дарованы намъ слухъ и голосъ, съ которыми мы получаемъ даръ рѣчи и даръ музыки. Значеніе рѣчи для успѣшныхъ занятій философіею очевидно; а посредствомъ музыки и ея элементовъ, — ритма и гармоніи, — мы имѣемъ возможность подавлять внутреннюю рознь и возстановлять согласіе и порядокъ въ своей душѣ (p. 44 D — 47 E).
До сихъ поръ рѣчь шла лишь о той сторонѣ явленій, въ которой выразилась творческая сила разума; но въ образованіи міра принимала участіе, кромѣ разума, начала направляющаго, сила необходимости: ея вліяніе и дѣйствіе надо прослѣдить теперь въ явленіяхъ, начавъ изслѣдованіе опять съ самыхъ первыхъ, основныхъ положеній.
Были уже различены два рода вещей: одинъ — послужившій образцомъ для всего рожденнаго, всегда тождественный и постигаемый однимъ умомъ, другой — представляющій собою нѣкоторое подражаніе первому и подлежащій чувствамъ. Теперь надо допустить еще третій родъ: его назначеніе — въ томъ, чтобы служить пріемникомъ и какъ бы кормилицей всего раждаемаго. Мы уяснимъ себѣ этотъ темный и трудный родъ на примѣрѣ образованія самихъ стихій. То, что̀ обыкновенно называется стихіями, — изъ чего, по нашему убѣжденію, слагается все, — на дѣлѣ не есть что либо постоянное, неизмѣнное. Эти стихіи переходятъ одна въ другую непрерывно: вода въ сгущенномъ состояніи становится землею, въ разрѣженномъ — воздухомъ, а въ воспламененномъ — огнемъ; наоборотъ, огонь, погасши, переходитъ въ воздухъ, сгущенный воздухъ превращается въ облако и потомъ въ воду, а изъ воды вырабатываются земля и камни. Такъ какъ эта смѣна стихій совершается непрерывно, то къ нимъ, очевидно, нельзя привязать никакого имени, съ которымъ соединено понятіе о чемъ либо устойчивомъ и постоянномъ. Чтобы быть точными, мы должны бы были указывать на нихъ неопредѣленно, какъ на что-то такое, что, представляясь намъ то водою, то огнемъ, то землею, принимаетъ, въ сущности, только образъ
дарованы нам слух и голос, с которыми мы получаем дар речи и дар музыки. Значение речи для успешных занятий философиею очевидно; а посредством музыки и её элементов, — ритма и гармонии, — мы имеем возможность подавлять внутреннюю рознь и восстановлять согласие и порядок в своей душе (p. 44 D — 47 E).
До сих пор речь шла лишь о той стороне явлений, в которой выразилась творческая сила разума; но в образовании мира принимала участие, кроме разума, начала направляющего, сила необходимости: её влияние и действие надо проследить теперь в явлениях, начав исследование опять с самых первых, основных положений.
Были уже различены два рода вещей: один — послуживший образцом для всего рожденного, всегда тождественный и постигаемый одним умом, другой — представляющий собою некоторое подражание первому и подлежащий чувствам. Теперь надо допустить еще третий род: его назначение — в том, чтобы служить приемником и как бы кормилицей всего рождаемого. Мы уясним себе этот темный и трудный род на примере образования самих стихий. То, что̀ обыкновенно называется стихиями, — из чего, по нашему убеждению, слагается всё, — на деле не есть что-либо постоянное, неизменное. Эти стихии переходят одна в другую непрерывно: вода в сгущенном состоянии становится землею, в разреженном — воздухом, а в воспламененном — огнем; наоборот, огонь, погасши, переходит в воздух, сгущенный воздух превращается в облако и потом в воду, а из воды вырабатываются земля и камни. Так как эта смена стихий совершается непрерывно, то к ним, очевидно, нельзя привязать никакого имени, с которым соединено понятие о чём-либо устойчивом и постоянном. Чтобы быть точными, мы должны бы были указывать на них неопределенно, как на что-то такое, что, представляясь нам то водою, то огнем, то землею, принимает, в сущности, только образ
