нидъ потомъ объясняетъ самую смѣну, которою противное переходитъ въ противное. Объясненіе свое начинаетъ онъ разсмотрѣніемъ движенія и покоя. Одно, переходящее отъ покоя къ движенію и наоборотъ, говоритъ онъ, по видимому, не имѣетъ ничего общаго съ временемъ; ибо, дѣйствительно, нѣтъ никакого времени, въ которомъ что либо не двигалось бы и не покоилось. Тѣмъ не менѣе однакожъ долженъ быть какой нибудь переходъ одного изъ состоянія покоя въ состояніе движенія. Такъ какъ этотъ переходъ — внѣ времени, то надобно, по видимому, полагать, что стоящее между покоемъ и движеніемъ есть τὸ ἐξαίφνης, мгновеніе, — т. е. какая-то столь малая точка, что никакъ не можетъ быть названа временною, и что находящееся въ ней одно нельзя почесть ни покоющимся, ни движущимся. Такъ же, по словамъ Парменида, надобно судить и о прочихъ свойствахъ одного. И во первыхъ, онъ прилагаетъ это сужденіе къ началамъ конечнаго и безконечнаго: то есть, когда одно переходитъ изъ безконечнаго къ конечному, или изъ конечнаго къ безконечному, тогда оно и есть и не есть, и не исчезаетъ и не происходитъ, ибо находится въ томъ мгновеніи, въ которомъ не можетъ назваться ни конечнымъ, ни безконечнымъ, — такъ какъ, оставивъ безконечность, оно еще не получило природы конечнаго. Подъ это же сужденіе подводитъ онъ и всѣ взаимно противныя свойства существа конечнаго, разсматриваемаго въ себѣ самомъ, поколику эти свойства смѣняются такъ, что одно въ тотъ моментъ — τοῦ ἐξαίφνης — не имѣетъ никакихъ свойствъ: ни одно оно, ни многое, ни подобное, ни не подобное, ни малое, ни великое, ни равное, ни неравное, и т. д. (p. 156 D — 157 B).
Въ слѣдующемъ по порядку разсужденіи τὸ ἓν есть конечное и имѣющее силу ограничивать. И такъ какъ оно, по этой причинѣ, дѣйствуетъ на прочее, то легко уже догадаться, что̀ сдѣлается отъ того съ прочимъ. Прочее, не имѣя въ себѣ той силы, которою могло бы все распредѣлять и
нид потом объясняет самую смену, которою противное переходит в противное. Объяснение свое начинает он рассмотрением движения и покоя. Одно, переходящее от покоя к движению и наоборот, говорит он, по-видимому, не имеет ничего общего с временем; ибо, действительно, нет никакого времени, в котором что-либо не двигалось бы и не покоилось. Тем не менее однакож должен быть какой-нибудь переход одного из состояния покоя в состояние движения. Так как этот переход — вне времени, то надобно, по-видимому, полагать, что стоящее между покоем и движением есть τὸ ἐξαίφνης, мгновение, — т. е. какая-то столь малая точка, что никак не может быть названа временною, и что находящееся в ней одно нельзя почесть ни покоящимся, ни движущимся. Так же, по словам Парменида, надобно судить и о прочих свойствах одного. И, во-первых, он прилагает это суждение к началам конечного и бесконечного: то есть, когда одно переходит из бесконечного к конечному, или из конечного к бесконечному, тогда оно и есть и не есть, и не исчезает и не происходит, ибо находится в том мгновении, в котором не может назваться ни конечным, ни бесконечным, — так как, оставив бесконечность, оно еще не получило природы конечного. Под это же суждение подводит он и все взаимно противные свойства существа конечного, рассматриваемого в себе самом, поколику эти свойства сменяются так, что одно в тот момент — τοῦ ἐξαίφνης — не имеет никаких свойств: ни одно оно, ни многое, ни подобное, ни не подобное, ни малое, ни великое, ни равное, ни неравное, и т. д. (p. 156 D — 157 B).
В следующем по порядку рассуждении τὸ ἓν есть конечное и имеющее силу ограничивать. И так как оно, по этой причине, действует на прочее, то легко уже догадаться, что̀ сделается от того с прочим. Прочее, не имея в себе той силы, которою могло бы всё распределять и
