| 382 | ТЕЭТЕТЪ. |
новленное стоитъ, и есть всего болѣе справедливое. Что же касается до добра, то никто еще не имѣетъ столько мужества, чтобы осмѣлился настойчиво утверждать, будто городъ постановляетъ у себя что либо и въ видахъ пользы, и будто постановленіе его столько времени полезно, сколько времени стоитъ, развѣ кто будетъ пожалуй произносить одно имя. А это была бы насмѣшка надъ тѣмъ, о чемъ мы говоримъ. Не такъ ли?
Ѳеод. Конечно.
E.Сокр. Пусть же будетъ у насъ рѣчь не объ имени, а о дѣлѣ, которое означается именемъ.
Ѳеод. Пусть.
Сокр. Но что̀ означается именемъ, то̀-то, вѣроятно, городъ и постановляетъ, и всѣ законы, сколько онъ понимаетъ и можетъ, даетъ себѣ, какъ самые полезные. Или при законодательствѣ имѣетъ онъ въ виду что̀ иное?
178.Ѳеод. Никакъ не иное.
Сокр. Однакожъ всегда ли онъ достигаетъ этого, или всякій во многомъ и ошибается?
Ѳеод. Думаю, и ошибается.
Сокр. Въ томъ же самомъ всякій согласится еще болѣе[1] тогда, когда кто спроситъ о всемъ родѣ, въ которомъ содержится польза. Вѣдь польза, вѣроятно, простирается и на
- ↑ Доказательство идетъ слѣдующимъ образомъ. Протагорейцы добровольно соглашаются, что общество о добромъ и полезномъ не можетъ постановить ничего опредѣленнаго. Что это такъ, еще яснѣе можно видѣть изъ понятія о томъ, что называется полезнымъ. Полезное, въ чемъ бы оно ни состояло, относится еще ко времени будущему. И такъ, государство, излагая и постановляя законы, имѣетъ въ виду пользу на время будущее. А отсюда слѣдуетъ, что если человѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей, то эту мѣру надобно прилагать и ко времени будущему, такъ какъ мы судимъ не о настоящемъ только, но и о будущемъ. Но въ этомъ отношеніи никакимъ образомъ нельзя замѣтить, что кто нибудь, снося вещи между собою, произноситъ сужденіе вѣрнѣе, чѣмъ человѣкъ не знающій. Это доказывается примѣромъ самого Протагора. Онъ утверждалъ, что о будущемъ результатѣ судебныхъ рѣчей можетъ говорить лучше и вѣрнѣе всѣхъ, — и, судя по множеству его учениковъ, ему вѣрили въ этомъ. Стало быть, Протагоръ долженъ былъ согласиться, что не всякій, а только мудрецъ можетъ быть мѣрою вещей. (Въ текстѣ нѣтъ указанія на сноску. Ред. электроннаго изданія.)
новленное стоит, и есть всего более справедливое. Что же касается до добра, то никто еще не имеет столько мужества, чтобы осмелился настойчиво утверждать, будто город постановляет у себя что-либо и в видах пользы, и будто постановление его столько времени полезно, сколько времени стоит, разве кто будет пожалуй произносить одно имя. А это была бы насмешка над тем, о чём мы говорим. Не так ли?
Феод. Конечно.
E.Сокр. Пусть же будет у нас речь не об имени, а о деле, которое означается именем.
Феод. Пусть.
Сокр. Но что̀ означается именем, то̀-то, вероятно, город и постановляет, и все законы, сколько он понимает и может, дает себе, как самые полезные. Или при законодательстве имеет он в виду что̀ иное?
178.Феод. Никак не иное.
Сокр. Однакож всегда ли он достигает этого, или всякий во многом и ошибается?
Феод. Думаю, и ошибается.
Сокр. В том же самом всякий согласится еще более[1] тогда, когда кто спросит о всём роде, в котором содержится польза. Ведь польза, вероятно, простирается и на
——————
- ↑ Доказательство идет следующим образом. Протагорейцы добровольно соглашаются, что общество о добром и полезном не может постановить ничего определенного. Что это так, еще яснее можно видеть из понятия о том, что называется полезным. Полезное, в чём бы оно ни состояло, относится еще ко времени будущему. Итак, государство, излагая и постановляя законы, имеет в виду пользу на время будущее. А отсюда следует, что если человек есть мера всех вещей, то эту меру надобно прилагать и ко времени будущему, так как мы судим не о настоящем только, но и о будущем. Но в этом отношении никаким образом нельзя заметить, что кто-нибудь, снося вещи между собою, произносит суждение вернее, чем человек не знающий. Это доказывается примером самого Протагора. Он утверждал, что о будущем результате судебных речей может говорить лучше и вернее всех, — и, судя по множеству его учеников, ему верили в этом. Стало быть, Протагор должен был согласиться, что не всякий, а только мудрец может быть мерою вещей. (В тексте нет указания на сноску. Ред. электронного издания.)
