О Платоновомъ Кратилѣ можно было бы судить, конечно, тверже и надежнѣе, если бы мы отчетливо знали, какъ софисты и грамматики того времени думали о происхожденіи словъ, и до какой степени разнообразились ихъ мнѣнія объ этомъ въ области философіи. При недостаткѣ такихъ свѣдѣній мы должны, по крайней мѣрѣ, внимательно присмотрѣться къ характеру указаній на этотъ предметъ, изложенныхъ въ самой книгѣ Платона, чтобы составить себѣ о томъ по возможности ясное понятіе. Вѣдь Платонъ тѣмъ и занятъ здѣсь, что исправляетъ превратныя положенія людей о происхожденіи словъ и изгоняетъ злоупотребленіе ими въ философіи: онъ показываетъ, что самое занятіе этимологіею у тогдашнихъ грамматистовъ выходило изъ худыхъ началъ, — что какъ слова и не произошли отъ одного человѣческаго произвола, и не навязаны одною необходимостію природы, такъ и познаніе истины должно быть почерпаемо не изъ именъ, прилагаемыхъ къ вещамъ, а изъ существа вещей; и такимъ образомъ превратной этимологіи софистовъ и философовъ противополагаетъ собственный спо-
О Платоновом Кратиле можно было бы судить, конечно, тверже и надежнее, если бы мы отчетливо знали, как софисты и грамматики того времени думали о происхождении слов, и до какой степени разнообразились их мнения об этом в области философии. При недостатке таких сведений мы должны, по крайней мере, внимательно присмотреться к характеру указаний на этот предмет, изложенных в самой книге Платона, чтобы составить себе о том по возможности ясное понятие. Ведь Платон тем и занят здесь, что исправляет превратные положения людей о происхождении слов и изгоняет злоупотребление ими в философии: он показывает, что самое занятие этимологиею у тогдашних грамматистов выходило из худых начал, — что как слова и не произошли от одного человеческого произвола, и не навязаны одною необходимостию природы, так и познание истины должно быть почерпаемо не из имен, прилагаемых к вещам, а из существа вещей; и таким образом превратной этимологии софистов и философов противополагает собственный спо-
