гому: подобнымъ образомъ и въ Софистѣ, и въ Политикѣ мѣсто разсуждавшаго съ Сократомъ юноши Теэтета заступаетъ младшій Сократъ. Но, не смотря на то, что Филебъ представляется такимъ же юношею какъ и Протархъ, или, можетъ быть, немного старше послѣдняго, образъ его мыслей и нравственный характеръ далеко не походятъ на мышленіе и душевное настроеніе Протарха. Оба они защищаютъ удовольствіе: но сынъ Калліаса, держась взгляда Аристиппова, не вовсе отвергаетъ разумность, а только подчиняетъ ее ощущеніямъ низшей природы человѣка. Напротивъ Филебъ требуетъ исключительно удовольствій, рѣшительно отказывается отъ внушеній ума ради интересовъ жизни животной, и противъ умственныхъ побужденій выражается даже съ раздраженіемъ и какою-то ненавистію, утверждая, что удовольствіе можетъ быть и безъ нихъ, и что, сколько бы Сократъ ни доказывалъ противное, его доказательства не поколеблютъ этихъ убѣжденій: ἐμοὶ μὲν, говоритъ, πάντως νικᾶν ἡδονὴ δοκεῖ καὶ δόξει (p. 12 A). Изъ этого видно, что во взглядѣ Филеба больше отрицательности, чѣмъ у Протарха: онъ въ природѣ человѣка не хочетъ знать и цѣнить ничего человѣческаго, и цѣнитъ ее просто какъ животную, опредѣляя ея достоинство однимъ несмысленнымъ удовольствіемъ. Это не идонистъ, а сенсуалистъ, ищущій наслажденій внѣшнихъ, матеріальныхъ; это скорѣе наслѣдникъ духа Димокритова и эпикуреецъ до Эпикура. Въ Филебѣ и самъ Сократъ является не вполнѣ такимъ, каковъ онъ почти во всѣхъ другихъ діалогахъ Платона. Здѣсь мы видимъ его обыкновеннымъ учителемъ, подобнымъ всякому другому философу: здѣсь онъ бесѣдуетъ, не скрывая своихъ убѣжденій подъ любимымъ покровомъ незнанія, и даже не пользуется столь свойственною ему индуктивною методою собственно для обличенія ложныхъ понятій, заявляемыхъ собесѣдниками, но большею частію идетъ открыто къ своей цѣли, и положительный тонъ рѣчи изрѣдка смягчаетъ только шуткою (p. 28 C; 30 E. Сравн. p. 20 A, 21 D). Если Филеба
гому: подобным образом и в Софисте, и в Политике место рассуждавшего с Сократом юноши Теэтета заступает младший Сократ. Но, не смотря на то, что Филеб представляется таким же юношею как и Протарх, или, может быть, немного старше последнего, образ его мыслей и нравственный характер далеко не походят на мышление и душевное настроение Протарха. Оба они защищают удовольствие: но сын Каллиаса, держась взгляда Аристиппова, не вовсе отвергает разумность, а только подчиняет ее ощущениям низшей природы человека. Напротив Филеб требует исключительно удовольствий, решительно отказывается от внушений ума ради интересов жизни животной, и против умственных побуждений выражается даже с раздражением и какою-то ненавистию, утверждая, что удовольствие может быть и без них, и что, сколько бы Сократ ни доказывал противное, его доказательства не поколеблют этих убеждений: ἐμοὶ μὲν, говорит, πάντως νικᾶν ἡδονὴ δοκεῖ καὶ δόξει (p. 12 A). Из этого видно, что во взгляде Филеба больше отрицательности, чем у Протарха: он в природе человека не хочет знать и ценить ничего человеческого, и ценит ее просто как животную, определяя её достоинство одним несмысленным удовольствием. Это не идонист, а сенсуалист, ищущий наслаждений внешних, материальных; это скорее наследник духа Димокритова и эпикуреец до Эпикура. В Филебе и сам Сократ является не вполне таким, каков он почти во всех других диалогах Платона. Здесь мы видим его обыкновенным учителем, подобным всякому другому философу: здесь он беседует, не скрывая своих убеждений под любимым покровом незнания, и даже не пользуется столь свойственною ему индуктивною методою собственно для обличения ложных понятий, заявляемых собеседниками, но большею частью идет открыто к своей цели, и положительный тон речи изредка смягчает только шуткою (p. 28 C; 30 E. Сравн. p. 20 A, 21 D). Если Филеба
