сопутниковъ Аполлона и прочихъ боговъ: всѣ ищутъ себѣ мальчика, идучи за своимъ богомъ, и, какъ скоро имѣютъ его, то, управляясь подражаніемъ сами, посредствомъ убѣжденій и настроенія, ведутъ и своего любимца къ сообразнымъ тому богу свойствамъ и къ его идеѣ, сколько у каждаго достаетъ способностей. Они не дѣйствуютъ на избраннаго ни ненавистью, ни грубыми вспышками, но всѣ свои дѣйствія согласуютъ со всевозможнымъ стараніемъ непремѣнно вести его къ совершенному подобію себѣ и тому богу, C. которому воздаютъ почтеніе. Итакъ, заботливость и внутреннія, о которыхъ говорю, наставленія людей, истинно любящихъ, достигая своей цѣли, бываютъ прекраснымъ благодѣяніемъ избранному другу со стороны друга, изступленнаго любовію. Склоняется же избранный слѣдующимъ образомъ:
Какъ, при началѣ своей рѣчи, я раздѣлилъ каждую душу на три вида, и два изъ нихъ представилъ подъ образомъ коней, а третій подъ образомъ возничаго: такъ пусть D. это остается у насъ и въ настоящемъ случаѣ. Но, сказавъ, что одинъ конь добръ, а другой нѣтъ, мы тогда не объяснили, въ чемъ состоитъ доброта перваго и зло послѣдняго: объяснимъ же теперь. Одинъ изъ нихъ отличной стати[1], съ виду прямъ и хорошо сложенъ; шея его высока, носъ дугою[2],
- ↑ Излагаемая здѣсь физіогномика коней, безъ сомнѣнія, есть плодъ наблюденій философа не надъ конями, а надъ внѣшними, органическими чертами людей, служащими выраженіемъ того или другаго настроенія души. И въ этомъ случаѣ Платонъ является искуснымъ портретистомъ. Въ описаніи добраго коня ясно видишь человѣка съ душою благородною, открытою и мужественною, которая столь же живо чувствуетъ свой долгъ, какъ и сознаетъ свои достоинства. Это вѣрнѣйшій типъ разумнаго существа въ естественномъ его величіи среди языческаго общества. Напротивъ, изображеніе коня злаго воплощаетъ предъ глазами нашими духа непріязненнаго, волнуемаго неистовствомъ страстей, дышущаго яростію и стремящагося къ грубымъ удовольствіямъ, которыя болѣе гибельны для другихъ, чѣмъ сколько пріятны для него самого, и которыя онъ считаетъ удовольствіями, кажется, потому, что видитъ въ нихъ ядъ, поражающій ближнихъ смертію.
- ↑ Носъ дугою, орлиный, у Грековъ пользовался особенною честію. Они называли его царскимъ: γρυπὸς, ἐπίγρυπος, ὅν καὶ βασιλικὸν οἴονται. Pollux. II, p. 189.
сопутников Аполлона и прочих богов: все ищут себе мальчика, идучи за своим богом, и, как скоро имеют его, то, управляясь подражанием сами, посредством убеждений и настроения, ведут и своего любимца к сообразным тому богу свойствам и к его идее, сколько у каждого достает способностей. Они не действуют на избранного ни ненавистью, ни грубыми вспышками, но все свои действия согласуют со всевозможным старанием непременно вести его к совершенному подобию себе и тому богу, C. которому воздают почтение. Итак, заботливость и внутренние, о которых говорю, наставления людей, истинно любящих, достигая своей цели, бывают прекрасным благодеянием избранному другу со стороны друга, исступленного любовью. Склоняется же избранный следующим образом:
Как, при начале своей речи, я разделил каждую душу на три вида, и два из них представил под образом коней, а третий под образом возничего: так пусть D. это остается у нас и в настоящем случае. Но, сказав, что один конь добр, а другой нет, мы тогда не объяснили, в чём состоит доброта первого и зло последнего: объясним же теперь. Один из них отличной стати[1], с виду прям и хорошо сложен; шея его высока, нос дугою[2],
————————————
- ↑ Излагаемая здесь физиогномика коней, без сомнения, есть плод наблюдений философа не над конями, а над внешними, органическими чертами людей, служащими выражением того или другого настроения души. И в этом случае Платон является искусным портретистом. В описании доброго коня ясно видишь человека с душою благородною, открытою и мужественною, которая столь же живо чувствует свой долг, как и сознает свои достоинства. Это вернейший тип разумного существа в естественном его величии среди языческого общества. Напротив, изображение коня злаго воплощает пред глазами нашими духа неприязненного, волнуемого неистовством страстей, дышущего яростию и стремящегося к грубым удовольствиям, которые более гибельны для других, чем сколько приятны для него самого, и которые он считает удовольствиями, кажется, потому, что видит в них яд, поражающий ближних смертию.
- ↑ Нос дугою, орлиный, у Греков пользовался особенною честию. Они называли его царским: γρυπὸς, ἐπίγρυπος, ὅν καὶ βασιλικὸν οἴονται. Pollux. II, p. 189.
