порядкѣ, и что нѣтъ. По смыслу Сократовыхъ разсужденій, того-то и недоставало Лизіасу и другимъ современнымъ ему ораторамъ, что они не учились у Аспазіи, не обладали ея инстинктомъ чувствовать прекрасное, происходящее отъ строгой методы изложенія предметовъ, которая всякому смѣшенію сообщаетъ раздѣльность, все неопредѣленное опредѣляетъ и все темное дѣлаетъ яснымъ. Сократъ очень пріятно шутитъ, говоря, что и Периклъ надгробную свою рѣчь сложилъ чуть не подъ диктовку Аспазіи. Но извѣстно, что о Перикловой эпитафіи онъ имѣлъ высокое понятіе, смотря именно на логическую стройность ея изложенія (Phaedr. p. 270 sqq.). Слѣдовательно, и здѣсь, намѣреваясь произнесть рѣчь, заимствованную у Аспазіи, онъ намекаетъ не на иное что-либо, какъ на методу, по которой должны быть излагаемы надгробныя рѣчи. И въ самомъ дѣлѣ, если внимательно разсмотримъ ходъ Платоновой эпитафіи въ Менексенѣ и сравнимъ его съ порядкомъ Перикловой рѣчи у Ѳукидида, то замѣтимъ, что въ этомъ отношеніи одна отъ другой немного отличается. Изобразивъ кратко доблесть предковъ (Thucyd. II, с. 36), Периклъ потомъ прибавляетъ: «Показавъ такое стремленіе ихъ, перейдемъ и къ тому, каково было ихъ общество, каковы нравы, содѣйствовавшіе ихъ величію. Разсмотрѣвъ же это, приступимъ затѣмъ и къ похвалѣ умершихъ воиновъ.» Почти такой же порядокъ рѣчи предначертывается и въ Менексенѣ (p. 237 A): «Мнѣ кажется и хвалить ихъ надобно такъ, какъ они родились добрыми, то-есть по природѣ; а добрыми родились они потому, что родились отъ добрыхъ. Итакъ, сперва будемъ величать ихъ благородство, потомъ питаніе и образованіе; а затѣмъ укажемъ на совершенныя ими дѣла, сколь прекрасными и достойными ихъ оказались они.» Сходство предначертываемыхъ плановъ въ обоихъ этихъ сочиненіяхъ очевидно. Поэтому ссылка Сократа на содѣйствіе Аспазіи, способствовавшей развитію Периклова таланта, нисколько не представляется странною.
Къ мнимымъ странностямъ въ содержаніи Платонова Менексена Шлейермахеръ относитъ и то, что надгробной рѣчи
порядке, и что нет. По смыслу Сократовых рассуждений, того-то и недоставало Лизиасу и другим современным ему ораторам, что они не учились у Аспазии, не обладали её инстинктом чувствовать прекрасное, происходящее от строгой методы изложения предметов, которая всякому смешению сообщает раздельность, всё неопределенное определяет и всё темное делает ясным. Сократ очень приятно шутит, говоря, что и Перикл надгробную свою речь сложил чуть не под диктовку Аспазии. Но известно, что о Перикловой эпитафии он имел высокое понятие, смотря именно на логическую стройность её изложения (Phaedr. p. 270 sqq.). Следовательно, и здесь, намереваясь произнесть речь, заимствованную у Аспазии, он намекает не на иное что-либо, как на методу, по которой должны быть излагаемы надгробные речи. И в самом деле, если внимательно рассмотрим ход Платоновой эпитафии в Менексене и сравним его с порядком Перикловой речи у Фукидида, то заметим, что в этом отношении одна от другой немного отличается. Изобразив кратко доблесть предков (Thucyd. II, с. 36), Перикл потом прибавляет: «Показав такое стремление их, перейдем и к тому, каково было их общество, каковы нравы, содействовавшие их величию. Рассмотрев же это, приступим затем и к похвале умерших воинов.» Почти такой же порядок речи предначертывается и в Менексене (p. 237 A): «Мне кажется и хвалить их надобно так, как они родились добрыми, то есть по природе; а добрыми родились они потому, что родились от добрых. Итак, сперва будем величать их благородство, потом питание и образование; а затем укажем на совершенные ими дела, сколь прекрасными и достойными их оказались они.» Сходство предначертываемых планов в обоих этих сочинениях очевидно. Поэтому ссылка Сократа на содействие Аспазии, способствовавшей развитию Периклова таланта, нисколько не представляется странною.
К мнимым странностям в содержании Платонова Менексена Шлейермахер относит и то, что надгробной речи
