Это-то, можетъ быть, необходимо такъ бываетъ, сказалъ онъ. — А не-знатокъ? не желалъ ли бы онъ имѣть болѣе — B. и знатока, и не-знатока? — Можетъ быть. — Но знатокъ мудръ? — Думаю. — А мудрый — добръ? — Полагаю. — Слѣдовательно, человѣкъ добрый и умный захочетъ имѣть болѣе, въ сравненіи не съ подобнымъ себѣ, а съ неподобнымъ и противнымъ. — Походитъ, сказалъ онъ. — Напротивъ, человѣкъ злой и невѣжда — болѣе, въ сравненіи и съ подобнымъ и съ противнымъ себѣ. — Явно. — Но не правда ли, Тразимахъ, спросилъ я, что несправедливый у насъ захочетъ C. имѣть болѣе, чѣмъ неподобный ему и подобный? Не такъ ли ты говорилъ? — Такъ, отвѣчалъ онъ. — Справедливый не захочетъ болѣе, въ сравненіи не съ тѣмъ, кто подобенъ ему, а съ тѣмъ, кто неподобенъ? — Да. — Слѣдовательно справедливый, сказалъ я, походитъ на человѣка мудраго и добраго, а несправедливый — на злаго и невѣжду. — Должно быть. — Да мы и въ томъ согласились, что кому тотъ или другой подобенъ, таковъ тотъ или другой самъ. — Конечно согласились. — Стало быть, справедливый становится для насъ добрымъ и мудрымъ, а несправедливый — невѣждою и злымъ.
Тразимахъ подтверждалъ все это, однакожъ не столь легко, какъ я говорю, но не-хотя и чуть-чуть; а сколько D. поту-то! — тѣмъ болѣе, что было лѣто. Тутъ только я видѣлъ его покраснѣвшимъ, а прежде никогда. Итакъ, получивъ согласіе, что справедливость есть добродѣтель и мудрость, а несправедливость — зло и невѣжество, я сказалъ: Пусть же это будетъ у насъ такъ; но мы утверждали еще, что несправедливость могущественна. Или не помнишь, Тразимахъ? — Помню, отвѣчалъ онъ; да мнѣ и то не нравится, что ты сейчасъ говорилъ, и я думаю начать рѣчь о прежнемъ. Но когда, начну, — ты, знаю E. навѣрное, скажешь, что я ораторствую. Итакъ, либо предоставь мнѣ говорить, что я хочу, либо спрашивай, если хочешь спрашивать; а я буду тебѣ такать и, въ знакъ согласія либо несогласія, кивать головою, какъ киваютъ старухамъ,
Это-то, может быть, необходимо так бывает, сказал он. — А не-знаток? не желал ли бы он иметь более — B. и знатока, и не-знатока? — Может быть. — Но знаток мудр? — Думаю. — А мудрый — добр? — Полагаю. — Следовательно, человек добрый и умный захочет иметь более, в сравнении не с подобным себе, а с неподобным и противным. — Походит, сказал он. — Напротив, человек злой и невежда — более, в сравнении и с подобным и с противным себе. — Явно. — Но не правда ли, Тразимах, спросил я, что несправедливый у нас захочет C. иметь более, чем неподобный ему и подобный? Не так ли ты говорил? — Так, отвечал он. — Справедливый не захочет более, в сравнении не с тем, кто подобен ему, а с тем, кто неподобен? — Да. — Следовательно справедливый, сказал я, походит на человека мудрого и доброго, а несправедливый — на злаго и невежду. — Должно быть. — Да мы и в том согласились, что кому тот или другой подобен, таков тот или другой сам. — Конечно согласились. — Стало быть, справедливый становится для нас добрым и мудрым, а несправедливый — невеждою и злым.
Тразимах подтверждал всё это, однакож не столь легко, как я говорю, но не-хотя и чуть-чуть; а сколько D. поту-то! — тем более, что было лето. Тут только я видел его покрасневшим, а прежде никогда. Итак, получив согласие, что справедливость есть добродетель и мудрость, а несправедливость — зло и невежество, я сказал: Пусть же это будет у нас так; но мы утверждали еще, что несправедливость могущественна. Или не помнишь, Тразимах? — Помню, отвечал он; да мне и то не нравится, что ты сейчас говорил, и я думаю начать речь о прежнем. Но когда, начну, — ты, знаю E. наверное, скажешь, что я ораторствую. Итак, либо предоставь мне говорить, что я хочу, либо спрашивай, если хочешь спрашивать; а я буду тебе такать и, в знак согласия либо несогласия, кивать головою, как кивают старухам,
