сказать, какъ и къ ласкателямъ, и къ людямъ, подкинувшимъ его, будетъ онъ расположенъ въ то время, когда узнаетъ, и когда не зналъ о подлогѣ? Хочешь ли услышать мое предсказаніе? — Хочу, сказалъ онъ. — Такъ предсказываю, продолжалъ я, что онъ будетъ больше уважать отца, мать и другихъ B. мнимыхъ родственниковъ, чѣмъ ласкателей, и меньше нерадѣть о нихъ въ случаѣ какихъ-нибудь ихъ нуждъ, меньше дѣлать и говорить въ отношеніи къ нимъ что-нибудь преступное, меньше не вѣрить имъ въ важныхъ обстоятельствахъ, чѣмъ ласкателямъ, пока не узнаетъ истины. — Вѣроятно, сказалъ онъ. — А какъ скоро узналъ ее, — предсказываю опять, что уваженіе къ нимъ и внимательность въ немъ C. ослабѣютъ; онъ обратится къ ласкателямъ, будетъ вѣрить имъ гораздо больше, чѣмъ прежде, и обращаясь съ ними открыто, начнетъ жить уже по ихъ правиламъ, а объ отцѣ и другихъ подставныхъ родственникахъ, если не будетъ добръ по природѣ, вовсе перестанетъ заботиться. — Ты говоришь все такое, примолвилъ онъ, что̀ можетъ быть. Но какъ этотъ примѣръ относится къ разсматриваемому предмету? — Вотъ какъ: есть въ насъ съ дѣтства начала справедливаго и прекраснаго; подъ ихъ вліяніемъ мы воспитались, какбы подъ D. вліяніемъ родителей, повинуясь имъ и уважая ихъ. — Да, есть. — Есть и другія, противныя имъ требованія удовольствія, льстящія нашей душѣ и влекущія ее къ себѣ, но неубѣждающія людей, сколько-нибудь благонамѣренныхъ, которые уважаютъ отеческое и этому повинуются. — Такъ. — Что же? продолжалъ я: положимъ, къ настроенному такимъ образомъ человѣку приходитъ вопросъ и спрашиваетъ[1], что̀
- ↑ Приходитъ вопросъ и спрашиваетъ. Платонъ вообще любилъ обороты рѣчи, называемыя просопопеею: но эта просопопея, по своей необыкновенности, особенно замѣчательна. Отвѣчая на вопросъ вопроса о прекрасномъ, человѣкъ, находящійся подъ двумя противуположными вліяніями законности и ласкательства, естественно долженъ затрудняться, и потому, желая угодить той и другой сторонѣ, полагаетъ, что извѣстный предметъ столь же прекрасенъ, какъ и безобразенъ. Это колебаніе сознанія на сторону истины и лжи, добра и зла, это умственное и нравственное равнодушіе есть первая инстанція разрушенія са-
сказать, как и к ласкателям, и к людям, подкинувшим его, будет он расположен в то время, когда узнает, и когда не знал о подлоге? Хочешь ли услышать мое предсказание? — Хочу, сказал он. — Так предсказываю, продолжал я, что он будет больше уважать отца, мать и других B. мнимых родственников, чем ласкателей, и меньше нерадеть о них в случае каких-нибудь их нужд, меньше делать и говорить в отношении к ним что-нибудь преступное, меньше не верить им в важных обстоятельствах, чем ласкателям, пока не узнает истины. — Вероятно, сказал он. — А как скоро узнал ее, — предсказываю опять, что уважение к ним и внимательность в нём C. ослабеют; он обратится к ласкателям, будет верить им гораздо больше, чем прежде, и обращаясь с ними открыто, начнет жить уже по их правилам, а об отце и других подставных родственниках, если не будет добр по природе, вовсе перестанет заботиться. — Ты говоришь всё такое, примолвил он, что̀ может быть. Но как этот пример относится к рассматриваемому предмету? — Вот как: есть в нас с детства начала справедливого и прекрасного; под их влиянием мы воспитались, как бы под D. влиянием родителей, повинуясь им и уважая их. — Да, есть. — Есть и другие, противные им требования удовольствия, льстящие нашей душе и влекущие ее к себе, но неубеждающие людей, сколько-нибудь благонамеренных, которые уважают отеческое и этому повинуются. — Так. — Что же? продолжал я: положим, к настроенному таким образом человеку приходит вопрос и спрашивает[1], что̀
————————————
- ↑ Приходит вопрос и спрашивает. Платон вообще любил обороты речи, называемые просопопеею: но эта просопопея, по своей необыкновенности, особенно замечательна. Отвечая на вопрос вопроса о прекрасном, человек, находящийся под двумя противоположными влияниями законности и ласкательства, естественно должен затрудняться, и потому, желая угодить той и другой стороне, полагает, что известный предмет столь же прекрасен, как и безобразен. Это колебание сознания на сторону истины и лжи, добра и зла, это умственное и нравственное равнодушие есть первая инстанция разрушения са-
