знаться, что разумность относится не къ чему иному, какъ къ благу, такъ что тѣ впадаютъ въ смѣшное заблужденіе, которые, полагая, что высочайшее благо состоитъ въ разумности, это самое — разумность снова относятъ къ благу, а что такое оно само въ себѣ, опредѣлить не могутъ. Не менѣе ошибаются и тѣ, которые высочайшее благо поставляютъ въ удовольствіи: ибо ни немогутъ не согласиться, что бываютъ удовольствія и худыя; а отсюда само собою слѣдуетъ, что въ удовольствіи блага искать нельзя. Весьма многіе останавливаются еще на томъ, что высочайшее благо представляютъ себѣ какбы нѣкоторый видъ добродѣтели: но когда дѣло идетъ о пріобрѣтеніи блага, всѣ, оставивъ видъ, ищутъ самой истины; такъ что всѣ явно влекутся сильнѣйшимъ желаніемъ блага, и познаніе его какъ вообще людямъ, такъ особенно нашимъ стражамъ, совершенно необходимо. Вѣдь нельзя имѣть полнаго и совершеннаго знанія даже о честномъ и справедливомъ, если не видно, почему это благо. Если же весьма трудно представить себѣ самую идею блага и ясно высказать, что такое оно; то въ настоящемъ случаѣ довольно будетъ начертать его образъ. Но прежде чѣмъ это сдѣлаемъ, припомнимъ нѣчто изъ того, въ чемъ прежде согласились. P. 505 A. — 507 A. Есть два рода вещей: одинъ, къ которому относятся вещи многоразличныя и разнообразныя, напримѣръ, хорошія, красивыя, честныя; другой заключаетъ въ себѣ тѣ, которыя всегда одинаковы и не измѣняются, каковы — доброе, честное, прекрасное, разсматриваемое само въ себѣ. Тотъ родъ мы постигаемъ чувствами, а этотъ созерцаемъ умомъ. Изъ тѣлесныхъ чувствъ самое благородное, безъ сомнѣнія, есть зрѣніе: потому что прочія чувства, какъ, напримѣръ, осязаніе и слухъ, для ощущенія вещей, не требуютъ никакого посредства; а когда хочешь что-нибудь усмотрѣть зрѣніемъ, — кромѣ способности зрѣнія и предмета, требуется еще нѣчто третье, безъ чего предметъ усмотрѣнъ быть не можетъ. Это третье есть не иное что, какъ свѣтъ, получаемый отъ солнца. Солнце изливаетъ свѣтъ для нашихъ очей и производитъ то, что мы можемъ усматривать подлежащіе чувствамъ предметы. Вотъ обѣщанный мною образъ высочайшаго блага: ибо какъ солнце помогаетъ тѣлеснымъ очамъ усматривать окружающіе насъ пред-
знаться, что разумность относится не к чему иному, как к благу, так что те впадают в смешное заблуждение, которые, полагая, что высочайшее благо состоит в разумности, это самое — разумность снова относят к благу, а что такое оно само в себе, определить не могут. Не менее ошибаются и те, которые высочайшее благо поставляют в удовольствии: ибо ни немогут не согласиться, что бывают удовольствия и худые; а отсюда само собою следует, что в удовольствии блага искать нельзя. Весьма многие останавливаются еще на том, что высочайшее благо представляют себе как бы некоторый вид добродетели: но когда дело идет о приобретении блага, все, оставив вид, ищут самой истины; так что все явно влекутся сильнейшим желанием блага, и познание его как вообще людям, так особенно нашим стражам, совершенно необходимо. Ведь нельзя иметь полного и совершенного знания даже о честном и справедливом, если не видно, почему это благо. Если же весьма трудно представить себе самую идею блага и ясно высказать, что такое оно; то в настоящем случае довольно будет начертать его образ. Но прежде чем это сделаем, припомним нечто из того, в чём прежде согласились. P. 505 A. — 507 A. Есть два рода вещей: один, к которому относятся вещи многоразличные и разнообразные, например, хорошие, красивые, честные; другой заключает в себе те, которые всегда одинаковы и не изменяются, каковы — доброе, честное, прекрасное, рассматриваемое само в себе. Тот род мы постигаем чувствами, а этот созерцаем умом. Из телесных чувств самое благородное, без сомнения, есть зрение: потому что прочие чувства, как, например, осязание и слух, для ощущения вещей, не требуют никакого посредства; а когда хочешь что-нибудь усмотреть зрением, — кроме способности зрения и предмета, требуется еще нечто третье, без чего предмет усмотрен быть не может. Это третье есть не иное что, как свет, получаемый от солнца. Солнце изливает свет для наших очей и производит то, что мы можем усматривать подлежащие чувствам предметы. Вот обещанный мною образ высочайшего блага: ибо как солнце помогает телесным очам усматривать окружающие нас пред-
