онъ. — Отрѣшить же ее, говоримъ, всегда стараются преимущественно тѣ, которые истинно философствуютъ, поколику занятіе философовъ въ томъ и состоитъ, чтобы отрѣшать и отдѣлять душу отъ тѣла[1]. Или нѣтъ? — Явно. — Итакъ не смѣшно ли было бы, какъ я говорилъ сначала, еслибы человѣкъ, своею жизнію приготовляясь стать сколько можно ближе къ смерти, началъ скорбѣть, когда смерть пришла E. бы къ нему? Не смѣшно ли было бы? — Какъ не смѣшно? — И въ самомъ дѣлѣ, Симміасъ, люди, истинно философствующіе стремятся умереть, и смерть имъ, менѣе страшна, чѣмъ кому-нибудь. Суди по этому: кто непрестанно досадуетъ на свое тѣло и желаетъ имѣть душу саму по себѣ, а случись это, — боится и скорбитъ; тотъ не безуменъ ли, что безъ радости отходитъ туда, гдѣ есть надежда 68. удовлетворить желанію цѣлой жизни (предметомъ желанія было разумѣніе) и освободиться отъ сотоварища, на котораго онъ досадуетъ? Многіе, разлученные смертію съ людьми, которыхъ они любили, — съ женою, съ дѣтьми, охотно согласились бы сойти въ преисподнюю, — въ той надеждѣ, что тамъ увидятся и будутъ вмѣстѣ съ милыми существами: какъ же скорбѣть и невесело отходить умирающему, когда онъ дѣйствительно любитъ разумѣніе и сильно проникнутъ B. тою надеждою, что оно нигдѣ не пріобрѣтается столь совершенно, какъ въ преисподней? Вѣдомо такъ, другъ мой, — лишь бы то былъ истинный философъ; ибо ему живо представляется, что чистое разумѣніе для него нигдѣ такъ не доступно, какъ тамъ. Если же сейчасъ сказанное мною справедливо; то не великое ли было бы безуміе такому человѣку бояться смерти? — Въ самомъ дѣлѣ великое, клянусь
- ↑ Само собою разумѣется, что это — философія жизни, а не отвлеченная наука. У Сократа теорія и практика не должны были отдѣляться: знаніе безъ дѣла, по его мнѣнію, есть незнаніе, а дѣло безъ знанія есть произведеніе случая, или явленіе, происходящее θείᾳ μοῖρᾳ. Но чтобы мысль Сократа о философіи, какъ объ отдѣленіи души отъ тѣла, совершенно оправдалась, надлежало бы только сказать, что истинный философъ долженъ отрѣшать душу отъ пожеланій, направленныхъ къ тѣлу.
он. — Отрешить же ее, говорим, всегда стараются преимущественно те, которые истинно философствуют, поколику занятие философов в том и состоит, чтобы отрешать и отделять душу от тела[1]. Или нет? — Явно. — Итак не смешно ли было бы, как я говорил сначала, если бы человек, своею жизнью приготовляясь стать сколько можно ближе к смерти, начал скорбеть, когда смерть пришла E. бы к нему? Не смешно ли было бы? — Как не смешно? — И в самом деле, Симмиас, люди, истинно философствующие стремятся умереть, и смерть им, менее страшна, чем кому-нибудь. Суди по этому: кто непрестанно досадует на свое тело и желает иметь душу саму по себе, а случись это, — боится и скорбит; тот не безумен ли, что без радости отходит туда, где есть надежда 68. удовлетворить желанию целой жизни (предметом желания было разумение) и освободиться от сотоварища, на которого он досадует? Многие, разлученные смертию с людьми, которых они любили, — с женою, с детьми, охотно согласились бы сойти в преисподнюю, — в той надежде, что там увидятся и будут вместе с милыми существами: как же скорбеть и невесело отходить умирающему, когда он действительно любит разумение и сильно проникнут B. тою надеждою, что оно нигде не приобретается столь совершенно, как в преисподней? Ведомо так, друг мой, — лишь бы то был истинный философ; ибо ему живо представляется, что чистое разумение для него нигде так не доступно, как там. Если же сейчас сказанное мною справедливо; то не великое ли было бы безумие такому человеку бояться смерти? — В самом деле великое, клянусь
————————————
- ↑ Само собою разумеется, что это — философия жизни, а не отвлеченная наука. У Сократа теория и практика не должны были отделяться: знание без дела, по его мнению, есть незнание, а дело без знания есть произведение случая, или явление, происходящее θείᾳ μοῖρᾳ. Но чтобы мысль Сократа о философии, как об отделении души от тела, совершенно оправдалась, надлежало бы только сказать, что истинный философ должен отрешать душу от пожеланий, направленных к телу.
