віадѣ второмъ» мѣстами запутывается и уклоняется далеко въ сторону: одно и то же мнѣніе Алкивіада опровергается нѣсколько разъ — единственно съ цѣлію исторгнуть у него согласіе въ томъ, что мы не знаемъ, о чемъ надобно молить боговъ; а отсюда происходитъ то, что изъ разговора многія мѣста можно выкинуть, не вредя цѣлому, чего въ подлинныхъ сочиненіяхъ Платона никогда не бываетъ. Кромѣ того, нѣкоторыя мысли этого діалога выражены темно и неопредѣленно; Сократъ вдается въ длинныя декламаціи, обнаруживаетъ вовсе не свойственный себѣ характеръ разсужденій, является какимъ-то хвастливымъ резонеромъ и обширно объясняетъ то, что не требуетъ объясненій. Такіе недостатки видны на стр. 141 B sqq. 147 B sqq. 148 C. до 150 A. Здѣсь напрасно стали бы мы искать искусной и изящной бесѣды, тонкой и пріятной шутливости, ловкой и забавной ироніи, легкаго и мѣткаго очерка характеровъ: напротивъ, здѣсь иногда измышляются выходки грубыя и оскорбительныя, какова, напримѣръ, та, что Сократъ предполагаетъ въ Алкивіадѣ желаніе убить своего опекуна, и т. п. Мѣстами замѣтны также неискусныя заимствованія изъ другихъ, подлинныхъ діалоговъ Платона. Такъ, на стр. 141 A. B видна мысль, занятая изъ «Алкивіада перваго» p. 105 A. Но тамъ честолюбіе Алкивіада представляется до того великимъ, что для чести согласился бы онъ пожертвовать жизнію; а здѣсь, напротивъ, Сократъ приписываетъ ему такое расположеніе, что жизнь почитаетъ онъ выше всякихъ гражданскихъ почестей. Столь же неловко въ этомъ разговорѣ, на стр. 151 A, писатель воспользовался прекраснымъ оборотомъ въ Платоновомъ Симпосіонѣ, p. 213 E, гдѣ Алкивіадъ беретъ вѣнокъ отъ Агатона и возлагаетъ его на голову Сократа. Въ «Алкивіадѣ второмъ» этотъ вѣнокъ представляется весьма непріятною вставкою и внесенъ сюда вовсе не кстати.
Кромѣ этихъ и другихъ многихъ несообразностей, замѣчаемыхъ въ содержаніи и изложеніи разсматриваемаго діалога,
виаде втором» местами запутывается и уклоняется далеко в сторону: одно и то же мнение Алкивиада опровергается несколько раз — единственно с целью исторгнуть у него согласие в том, что мы не знаем, о чём надобно молить богов; а отсюда происходит то, что из разговора многие места можно выкинуть, не вредя целому, чего в подлинных сочинениях Платона никогда не бывает. Кроме того, некоторые мысли этого диалога выражены темно и неопределенно; Сократ вдается в длинные декламации, обнаруживает вовсе не свойственный себе характер рассуждений, является каким-то хвастливым резонером и обширно объясняет то, что не требует объяснений. Такие недостатки видны на стр. 141 B sqq. 147 B sqq. 148 C. до 150 A. Здесь напрасно стали бы мы искать искусной и изящной беседы, тонкой и приятной шутливости, ловкой и забавной иронии, легкого и меткого очерка характеров: напротив, здесь иногда измышляются выходки грубые и оскорбительные, какова, например, та, что Сократ предполагает в Алкивиаде желание убить своего опекуна, и т. п. Местами заметны также неискусные заимствования из других, подлинных диалогов Платона. Так, на стр. 141 A. B видна мысль, занятая из «Алкивиада первого» p. 105 A. Но там честолюбие Алкивиада представляется до того великим, что для чести согласился бы он пожертвовать жизнью; а здесь, напротив, Сократ приписывает ему такое расположение, что жизнь почитает он выше всяких гражданских почестей. Столь же неловко в этом разговоре, на стр. 151 A, писатель воспользовался прекрасным оборотом в Платоновом Симпосионе, p. 213 E, где Алкивиад берет венок от Агатона и возлагает его на голову Сократа. В «Алкивиаде втором» этот венок представляется весьма неприятною вставкою и внесен сюда вовсе не кстати.
Кроме этих и других многих несообразностей, замечаемых в содержании и изложении рассматриваемого диалога,
