признать ее вѣрною, и тѣмъ подаетъ поводъ Сократу человѣка воздержнаго уподобить бочкѣ крѣпкой, изъ которой налитое въ нее не вытекаетъ, а невоздержнаго — бочкѣ дырявой, въ которую сколько ни лей, никогда не наполнишь ея. Этимъ подобіемъ Сократъ старался внушить своему собесѣднику ту истину, что необузданность пожеланій есть непрерывное мученіе людей, преданныхъ страстямъ. Но Калликлъ не вѣритъ такимъ началамъ нравственности и продолжаетъ утверждать, что жизнь безъ притоковъ походила бы на жизнь мертвеца или камня, и что жить счастливо — значитъ позволять себѣ всѣ вообще пожеланія и, удовлетворяя имъ, радоваться. Поэтому Сократъ оставляетъ теперь иносказанія и, взявшись снова за методу эротематическую, излагаетъ цѣлый рядъ доказательствъ на то, что удовольствіе отлично отъ добра, или, что люди, удовлетворяющіе своимъ пожеланіямъ, не суть люди наилучшіе. Во-первыхъ, онъ говоритъ, что если наилучшая жизнь состоитъ въ томъ, чтобы алкая ѣсть или жаждая пить; то и людей въ чесоткѣ, поколику они имѣютъ побужденіе чесаться, надобно почитать людьми счастливыми и наилучшими, чего конечно допустить нельзя; а слѣдовательно нельзя допустить и того, что удовольствіе есть добро. Во-вторыхъ, продолжаетъ Сократъ, знаніе и удовольствіе отличны одно отъ другаго, и мужество также отлично отъ удовольствія: но знаніе и мужество суть добро; слѣдовательно удовольствіе отлично отъ добра. Въ-третьихъ, бываютъ, говоритъ онъ, явленія, по своей противуположности, въ одномъ и томъ же человѣкѣ несовмѣстимыя. Къ числу такихъ явленій относятся благополучіе и неблагополучіе, здоровье и болѣзнь, сила и слабость и т. п. Сюда же, безъ сомнѣнія, надобно отнесть добро и зло; ибо, по явленіи въ человѣкѣ зла, добро отъ него убѣгаетъ, и наоборотъ. Но если такъ, то все, что̀ можетъ находиться въ немъ совокупно, что̀ вмѣстѣ приходитъ и уходитъ, — не есть ни добро, ни зло. А при удовлетвореніи пожеланій именно это и бываетъ, то-есть, бы-
признать ее верною, и тем подает повод Сократу человека воздержного уподобить бочке крепкой, из которой налитое в нее не вытекает, а невоздержного — бочке дырявой, в которую сколько ни лей, никогда не наполнишь её. Этим подобием Сократ старался внушить своему собеседнику ту истину, что необузданность пожеланий есть непрерывное мучение людей, преданных страстям. Но Калликл не верит таким началам нравственности и продолжает утверждать, что жизнь без притоков походила бы на жизнь мертвеца или камня, и что жить счастливо — значит позволять себе все вообще пожелания и, удовлетворяя им, радоваться. Поэтому Сократ оставляет теперь иносказания и, взявшись снова за методу эротематическую, излагает целый ряд доказательств на то, что удовольствие отлично от добра, или, что люди, удовлетворяющие своим пожеланиям, не суть люди наилучшие. Во-первых, он говорит, что если наилучшая жизнь состоит в том, чтобы алкая есть или жаждая пить; то и людей в чесотке, поколику они имеют побуждение чесаться, надобно почитать людьми счастливыми и наилучшими, чего конечно допустить нельзя; а следовательно нельзя допустить и того, что удовольствие есть добро. Во-вторых, продолжает Сократ, знание и удовольствие отличны одно от другого, и мужество также отлично от удовольствия: но знание и мужество суть добро; следовательно удовольствие отлично от добра. В-третьих, бывают, говорит он, явления, по своей противоположности, в одном и том же человеке несовместимые. К числу таких явлений относятся благополучие и неблагополучие, здоровье и болезнь, сила и слабость и т. п. Сюда же, без сомнения, надобно отнесть добро и зло; ибо, по явлении в человеке зла, добро от него убегает, и наоборот. Но если так, то всё, что̀ может находиться в нём совокупно, что̀ вместе приходит и уходит, — не есть ни добро, ни зло. А при удовлетворении пожеланий именно это и бывает, то есть, бы-
