въ тѣло, или много разъ; ибо кто не знаетъ и не можетъ доказать ея безсмертіе, тотъ, если только не безразсуденъ, долженъ постоянно находиться въ опасеніи. Вотъ почти E. буквально твои слова, Кевисъ. Я нарочно нѣсколько разъ повторилъ ихъ, чтобы ничто не ускользнуло отъ насъ, еслибы ты хотѣлъ прибавить къ нимъ, или отнять отъ нихъ что-нибудь. — Но въ настоящемъ случаѣ, примолвилъ Кевисъ, мнѣ нечего ни отнимать отъ нихъ, ни прибавлять къ нимъ: тутъ все, что я говорю.
Послѣ этого Сократъ долго молчалъ, размышляя самъ съ собою, и потомъ продолжалъ: Ты не бездѣлицы требуешь, Кевисъ; надобно вѣдь вообще разсмотрѣть причину рожденія и разрушенія. Хочешь ли, я разскажу, что въ 96. этомъ отношеніи случилось съ самимъ мною? И если въ моихъ словахъ иное покажется тебѣ полезнымъ для подтвержденія собственной твоей мысли, то воспользуйся этимъ. — Разумѣется, весьма охотно, сказалъ Кевисъ. — Слушай же, что буду говорить. Находясь еще въ молодости[1], я удивительно какъ жаденъ былъ до той мудрости, которую называютъ исторіею природы: мнѣ представлялось дѣломъ блистательнымъ знать причину всякой вещи, отъ чего каждая раждается, отъ чего погибаетъ и отъ чего существуетъ. Часто волновался я недоумѣніемъ, изслѣдывая B. во-первыхъ то, въ самомъ ли дѣлѣ иные справедливо утверждаютъ, что когда холодное и теплое предаются нѣкоторому гніенію, тогда получаютъ образованіе животныя, и чѣмъ мы мыслимъ, — кровію ли, воздухомъ, огнемъ, или не это, но мозгъ даетъ намъ чувства и слуха, и зрѣнія, и обонянія, изъ которыхъ происходятъ память и мнѣніе, а изъ памяти и мнѣнія, доведеннаго до постоянства, раждается знаніе? Замѣчая опять, что все это подлежитъ раз-
- ↑ Разсказъ Сократа, что онъ въ своей молодости стремился все объяснить изъ идей ума, надобно относить не къ Сократу, а къ Платону. Это ясно открывается далѣе на стр. 109 B., гдѣ на ученіе объ идеяхъ указывается, какъ на теорію прежнюю, обыкновенную, много разъ толкованную, чего Сократу приписать никакъ невозможно.
в тело, или много раз; ибо кто не знает и не может доказать её бессмертие, тот, если только не безрассуден, должен постоянно находиться в опасении. Вот почти E. буквально твои слова, Кевис. Я нарочно несколько раз повторил их, чтобы ничто не ускользнуло от нас, если бы ты хотел прибавить к ним, или отнять от них что-нибудь. — Но в настоящем случае, примолвил Кевис, мне нечего ни отнимать от них, ни прибавлять к ним: тут всё, что я говорю.
После этого Сократ долго молчал, размышляя сам с собою, и потом продолжал: Ты не безделицы требуешь, Кевис; надобно ведь вообще рассмотреть причину рождения и разрушения. Хочешь ли, я расскажу, что в 96. этом отношении случилось с самим мною? И если в моих словах иное покажется тебе полезным для подтверждения собственной твоей мысли, то воспользуйся этим. — Разумеется, весьма охотно, сказал Кевис. — Слушай же, что буду говорить. Находясь еще в молодости[1], я удивительно как жаден был до той мудрости, которую называют историею природы: мне представлялось делом блистательным знать причину всякой вещи, от чего каждая рождается, от чего погибает и от чего существует. Часто волновался я недоумением, исследывая B. во-первых то, в самом ли деле иные справедливо утверждают, что когда холодное и теплое предаются некоторому гниению, тогда получают образование животные, и чем мы мыслим, — кровью ли, воздухом, огнем, или не это, но мозг дает нам чувства и слуха, и зрения, и обоняния, из которых происходят память и мнение, а из памяти и мнения, доведенного до постоянства, рождается знание? Замечая опять, что всё это подлежит раз-
————————————
- ↑ Рассказ Сократа, что он в своей молодости стремился всё объяснить из идей ума, надобно относить не к Сократу, а к Платону. Это ясно открывается далее на стр. 109 B., где на учение об идеях указывается, как на теорию прежнюю, обыкновенную, много раз толкованную, чего Сократу приписать никак невозможно.
