не отвлекаясь отъ своего предмета столкновеніемъ противорѣчущихъ мнѣній, свободнѣе схватываетъ ее. Вѣроятно также, что раскрывая устно какой нибудь предметъ, Платонъ иногда прививалъ къ нему и такія мысли, которыя, не подходя подъ частную цѣль разговора, не вошли въ его сочиненія. Отсюда легко понять, что такое разумѣлъ Аристотель подъ именемъ неписаннаго ученія (ἄγραφα δόγματα) и неписанныхъ раздѣленій (διαιρέσεις) Платона[1]. Это были не эсотерическія его мнѣнія, не завѣтныя мысли его школы, но послѣдніе результаты тѣхъ самыхъ идей, которыя изложены въ его разговорахъ; это — свѣтлыя истины, мгновенно обнаруживающіяся въ минуты одушевленія, и темнѣющія подъ мертвою формою понятій. По сему-то Платонъ свои δὸγματα ἄγραφα, говорятъ, преподавалъ αὶνιγματοδῶς, гадательно, и содержаніемъ ихъ было ученіе о высочайшемъ благѣ[2]. Можетъ ли философъ, и не язычникъ, разсуждать о такомъ предметѣ не гадательно!
И такъ, мы смотримъ на сочиненія Платона, какъ на полный репертуаръ его философіи, и полагаемъ, что въ нихъ можно найти, или по крайней мѣрѣ, изъ нихъ вывесть всю систему его ученія.
Но дошедши до этого результата, мы видимъ передъ собою другую крайность: та же древность, которая доказываетъ намъ неполноту сборника Платоновыхъ сочиненій, вмѣстѣ утверждаетъ, что между ними много разговоровъ, Платону не принадлежащихъ. Это заставляетъ насъ разсмотрѣть его сочиненія со стороны ихъ подлинности и, если не отдѣлить подлинныя отъ подложныхъ, потому что такое отдѣленіе вполнѣ невозможно, то по крайней мѣрѣ отличить несомнѣнныя отъ сомнительныхъ.
Двухътысячелѣтній авторитетъ сборника Платоновыхъ сочиненій, кажется, можно бы смѣло положить на вѣсы
не отвлекаясь от своего предмета столкновением противоречущих мнений, свободнее схватывает ее. Вероятно также, что раскрывая устно какой-нибудь предмет, Платон иногда прививал к нему и такие мысли, которые, не подходя под частную цель разговора, не вошли в его сочинения. Отсюда легко понять, что такое разумел Аристотель под именем неписанного учения (ἄγραφα δόγματα) и неписанных разделений (διαιρέσεις) Платона[1]. Это были не эсотерические его мнения, не заветные мысли его школы, но последние результаты тех самых идей, которые изложены в его разговорах; это — светлые истины, мгновенно обнаруживающиеся в минуты одушевления, и темнеющие под мертвою формою понятий. По сему-то Платон свои δὸγματα ἄγραφα, говорят, преподавал αὶνιγματοδῶς, гадательно, и содержанием их было учение о высочайшем благе[2]. Может ли философ, и не язычник, рассуждать о таком предмете не гадательно!
Итак, мы смотрим на сочинения Платона, как на полный репертуар его философии, и полагаем, что в них можно найти, или по крайней мере, из них вывесть всю систему его учения.
Но дошедши до этого результата, мы видим перед собою другую крайность: та же древность, которая доказывает нам неполноту сборника Платоновых сочинений, вместе утверждает, что между ними много разговоров, Платону не принадлежащих. Это заставляет нас рассмотреть его сочинения со стороны их подлинности и, если не отделить подлинные от подложных, потому что такое отделение вполне невозможно, то по крайней мере отличить несомненные от сомнительных.
Двухтысячелетний авторитет сборника Платоновых сочинений, кажется, можно бы смело положить на весы
————————————
