Страница:Сочинения Н. В. Гоголя. Полное собрание в одном томе (1902) (начало).djvu/125

Эта страница была вычитана

рѣ семнадцатой весны, обвитая сумерками, робко оглядываясь и не выпуская деревянной ручки, переступила черезъ порогъ. Въ полуясномъ мракѣ горѣли привѣтно, будто звѣздочки, ясныя очи; блистало красное коралловое монисто, и отъ орлиныхъ очей парубка не могла укрыться даже краска, стыдливо вспыхнувшая на щекахъ ея.

«Какой же ты нетерпѣливый!» говорила она ему вполголоса: «Уже и разсердился! Зачѣмъ выбралъ ты такое время? Толпа народу шатается то и дѣло по улицамъ… Я вся дрожу»…

«О, не дрожи, моя красная калиночка! Прижмись ко мнѣ покрѣпче!» говорилъ парубокъ, обнимая ее, отбросивъ бандуру, висѣвшую на длинномъ ремнѣ у него на шеѣ, и садясь вмѣстѣ съ нею у дверей хаты. «Ты знаешь, что мнѣ и часу не видать тебя горько».

«Знаешь ли, что я думаю?» прервала дѣвушка, задумчиво уставивъ въ него свои очи. «Мнѣ все что-то будто на ухо шепчетъ, что впередъ намъ не видаться такъ часто. Недобрые у васъ люди: дѣвушки всѣ глядятъ такъ завистливо, а парубки… Я примѣчаю даже, что мать моя съ недавней поры стала суровѣе приглядывать за мною. Признаюсь, мнѣ веселѣе у чужихъ было».

Какое-то движеніе тоски выразилось на лицѣ ея при послѣднихъ словахъ.

«Два мѣсяца только въ сторонѣ родной и уже соскучилась! Можетъ, и я надоѣлъ тебѣ?»

«О, ты мнѣ не надоѣлъ», молвила она, усмѣхнувшись. «Я тебя люблю, чернобровый казакъ! За то люблю, что у тебя карія очи, и какъ поглядишь ты ими, у меня какъ будто на душѣ усмѣхается: и весело, и хорошо ей; что привѣтливо моргаешь ты чернымъ усомъ своимъ; что ты идешь по улицѣ, поешь и играешь на бандурѣ, и любо слушать тебя».

«О, моя Галя!» вскрикнулъ парубокъ, цѣлуя и прижимая ее сильнѣе къ груди своей.

«Постой! Полно, Левко! Скажи напередъ, говорилъ ли ты съ отцомъ своимъ?»

«Что?» сказалъ онъ, будто проснувшись. «Что я хочу жениться, а ты выйти за меня замужъ? Говорилъ». Но какъ-то унывно зазвучало въ устахъ его это слово: «говорилъ».

«Что же?»

«Что станешь дѣлать съ нимъ? Притворился, старый хрѣнъ, по своему обыкновенію, глухимъ: ничего не слышитъ и еще бранитъ, что шатаюсь, Богъ знаетъ, гдѣ и повѣсничаю съ хлопцами по улицамъ. Но не тужи, моя Галю! Вотъ тебѣ слово казацкое, что уломаю его».

«Да тебѣ только стоитъ, Левко, слово сказать — и все будетъ по-твоему. Я знаю это по себѣ: иной разъ не послушала бы тебя, а ска-