почувствовалъ, что схваченъ вдругъ дюжими руками.
«Вязать его! Это тотъ самый, который укралъ у добраго человѣка кобылу».
«Господь съ вами! за что вы меня вяжете?»
«Онъ же и спрашиваетъ! А за что ты укралъ кобылу у пріѣзжаго мужика, Черевика?»
«Съ ума спятили вы, хлопцы! Гдѣ видано, чтобы человѣкъ самъ у себя кралъ что-нибудь?»
«Старыя штуки! старыя штуки! Зачѣмъ бѣжалъ ты во весь духъ, какъ будто бы самъ сатана за тобою по пятамъ гнался?»
«Поневолѣ побѣжишь, когда сатанинская одежда…»
«Э, голубчикъ! обманывай другихъ этимъ. Будетъ еще тебѣ отъ засѣдателя за то, чтобы не пугалъ чертовщиною людей».
«Лови! лови его!» послышался крикъ на другомъ концѣ улицы: «вотъ онъ, вотъ бѣглецъ!»
И глазамъ нашего Черевика представился кумъ въ самомъ жалкомъ положеніи, съ заложенными назадъ руками, ведомый нѣсколькими хлопцами.
«Чудеса завелись!» говорилъ одинъ изъ нихъ: «послушали бы вы, что разсказываетъ этотъ мошенникъ, которому стоитъ только заглянуть въ лицо, чтобы увидѣть вора. Когда стали спрашивать: отчего бѣжалъ онъ, какъ полоумный?—«полѣзъ», говоритъ, «въ карманъ понюхать табаку и, вмѣсто тавлинки, вытащилъ кусокъ чортовой свитки, отъ которой вспыхнулъ красный огонь, а онъ—давай Богъ ноги!»
«Эге, ге, ге! да это изъ одного гнѣзда обѣ птицы! Вязать ихъ обоихъ вмѣстѣ».
«Чымъ, люди добри, такъ оце я провинывся?
«За що глузуете?» сказавъ нашъ неборакъ:
«За що знущаетесь вы надо мною такъ?
«За що, за що?» сказавъ тай попустывъ патіоки,
Патіоки гиркихъ слизъ, узявшись за боки.
«Можетъ, и въ самомъ дѣлѣ, кумъ, ты подцѣпилъ что-нибудь?» спросилъ Черевикъ, лежа связанный, вмѣстѣ съ кумомъ, подъ соломенною яткою.
«И ты туда же, кумъ! Чтобы мнѣ отсохнули руки и ноги, если что-нибудь когда-либо кралъ, выключая развѣ вареники съ сме-
