лосъ, словно пѣтушій: „здѣсь я, въ навозной кучѣ, спаржу рою вашей милости.“
„Роетъ спаржу!“ съ сердцемъ кричитъ кроликъ. „Иди сейчасъ, вытащи меня отсюда!“ И опять хрустъ, лязгъ побитыхъ стеколъ.
„Гляди-ка Петька, что это тамъ торчитъ въ окнѣ?“
„Никакъ рука, ваша милость.“
„Рука, хохлатый тетеревъ! когда-жь бываютъ такія руки! эта ручища, не видишь, что ли, загородила все окно!“
„Загородила-то, загородила, а все-жь это рука, ваша милость!“
„Ну, пусть, ручища, только ей тамъ не зачѣмъ быть, и ты у меня сейчасъ пойди, чтобъ не было ея!“
Молчаніе. Изрѣдка только, слышитъ Соня, перешептываются подъ окномъ.
„Воля ваша, сударь, не пойду: больно страшно.“
лос, словно петуший: «Здесь я, в навозной куче, спаржу рою вашей милости».
— Роет спаржу! — с сердцем кричит кролик. — Иди сейчас, вытащи меня отсюда!
И опять хруст, лязг побитых стекол.
— Гляди-ка Петька, что это там торчит в окне?
— Никак рука, ваша милость.
— Рука, хохлатый тетерев! Когда ж бывают такие руки? Эта ручища, не видишь что ли, загородила все окно!
— Загородила-то, загородила, а все ж это рука, ваша милость!
— Ну, пусть ручища, только ей там незачем быть, и ты у меня сейчас пойди, чтоб не было ее!
Молчание. Изредка только слышит Соня, перешептываются под окном.
— Воля ваша, сударь, не пойду: больно страшно.
