Въ борьбѣ вѣтку отбросили козелъ и баранъ далеко отъ родной березы. И видѣла береза, какъ ея вѣтка вяла и сохла.
Прошелъ день-другой и вѣтка стала сухимъ прутомъ. Налетѣлъ вѣтеръ и угналъ ее далеко отъ перелѣска, угналъ къ проѣзжей дорогѣ; тамъ проѣхала черезъ нее не одна крестьянская телѣга… «Никому, никому не нужна она теперь… всѣ ее затопчутъ, замнутъ, изотрутъ въ порошокъ, а я тогда разнесу ея прахъ во всѣ стороны!» свисталъ надъ ней вѣтеръ.
Былъ опять теплый солнечный день. Стояла тишь. Снова Савельичъ и Проша сидѣли въ холодкѣ подъ развѣсистымъ дубомъ, снова бродило то же стадо, бородатый козелъ, какъ ни въ чемъ не бывало, важно выступалъ впереди, позвякивая колокольцемъ, а баранъ тащился за нимъ, и барану очень хотѣлось положить свою баранью голову на сѣдую спину козла и приласкаться къ немy,—баранъ забылъ уже старую обиду. Только засохшая вѣточка попрежнему валялась при дорогѣ, одна напоминая недавнюю ссору козла и барана—чужую глупость, которая помѣшала ей расти и радоваться.
В борьбе ветку отбросили козёл и баран далеко от родной берёзы. И видела берёза, как её ветка вяла и сохла.
Прошёл день-другой и ветка стала сухим прутом. Налетел ветер и угнал её далеко от перелеска, угнал к проезжей дороге; там проехала через неё не одна крестьянская телега… «Никому, никому не нужна она теперь… все её затопчут, замнут, изотрут в порошок, а я тогда разнесу её прах во все стороны!» свистал над ней ветер.
Был опять тёплый солнечный день. Стояла тишь. Снова Савельич и Проша сидели в холодке под развесистым дубом, снова бродило то же стадо, бородатый козёл, как ни в чём не бывало, важно выступал впереди, позвякивая колокольцем, а баран тащился за ним, и барану очень хотелось положить свою баранью голову на седую спину козла и приласкаться к немy, — баран забыл уже старую обиду. Только засохшая веточка по-прежнему валялась при дороге, одна напоминая недавнюю ссору козла и барана — чужую глупость, которая помешала ей расти и радоваться.
