въ воду, такъ шумно бултыхнулся, что тетка Афимья вздрогнула и вслухъ прошептала:
— Господи, какъ рыба-то плещется. Слышь, Демьянъ?
— Ну, и пусть ее растетъ! играетъ, пока не попала къ Гришуткѣ на куканъ! А раки-то, Афимья, скусные! Молодецъ, Гришутка, угостилъ родителей ужиномъ чудеснымъ и извелъ на ловлю-то, поди, не болѣ ломтя хлѣба! Молодецъ! Доила Комолку-то?
— Нѣтъ, сейчасъ выдою!
— То-то она, вижу, непокойна… Корова, корова, а свое дѣло помнитъ… нагуляла молока-то за день… мычитъ «бери», говоритъ, хозяйка, про запасъ и мое добро… Иди, подои, а мы съ Гришуткой Сивку уберемъ, да до полночи-то мнѣ соснуть надо, а тамъ въ объѣздъ, за полночь въ лѣсу-то и потравли бываютъ, гляди за всѣмъ, Демьянъ, зорко….
Вскорѣ всѣ спали: спалъ Демьянъ, спала Афимья, спали Гришутка, пѣтухъ и куры. Не спалъ одинъ только молодой ракъ; онъ не разъ забивался въ норку, не разъ выползалъ изъ этой спасительной рачьей норки, проплывалъ на песчаную отмель и, какъ помѣшанный смотрѣлъ оттуда въ одну точку, на то мѣсто, гдѣ еще въ кострѣ дотлѣвалъ огонекъ, и когда пробѣгалъ легкій вѣтерокъ, оттуда свѣтились искорки. Тамъ, вблизи костра, онъ въ эту лунную ночь видѣлъ, ясно видѣлъ цѣлыя горки красной рачьей скорлупы, и его маленькимъ глазкамъ мере-
в воду, так шумно бултыхнулся, что тётка Афимья вздрогнула и вслух прошептала:
— Господи, как рыба-то плещется. Слышь, Демьян?
— Ну, и пусть её растёт! играет, пока не попала к Гришутке на кукан! А раки-то, Афимья, скусные! Молодец, Гришутка, угостил родителей ужином чудесным и извёл на ловлю-то, поди, не боле ломтя хлеба! Молодец! Доила Комолку-то?
— Нет, сейчас выдою!
— То-то она, вижу, непокойна… Корова, корова, а своё дело помнит… нагуляла молока-то за день… мычит «бери», говорит, хозяйка, про запас и моё добро… Иди, подои, а мы с Гришуткой Сивку уберём, да до полночи-то мне соснуть надо, а там в объезд, за полночь в лесу-то и потравли бывают, гляди за всем, Демьян, зорко….
Вскоре все спали: спал Демьян, спала Афимья, спали Гришутка, петух и куры. Не спал один только молодой рак; он не раз забивался в норку, не раз выползал из этой спасительной рачьей норки, проплывал на песчаную отмель и, как помешанный смотрел оттуда в одну точку, на то место, где ещё в костре дотлевал огонёк, и когда пробегал лёгкий ветерок, оттуда светились искорки. Там, вблизи костра, он в эту лунную ночь видел, ясно видел целые горки красной рачьей скорлупы, и его маленьким глазкам мере-
