— А-а, лиходѣй!—отвѣчаетъ ему Кузьма Петровичъ.—Чего ты на чужой дворъ носъ показалъ? Выщипалъ я у тебя хвостъ,—выщиплю и зобъ.
А козочка-бѣляночка—тутъ какъ тутъ—не любитъ она ссоръ.
— Эхъ, Петровичъ, нехорошо! Эхъ, Кузьма, неладно! Ишь старики расходились,—сосѣди вѣдь, стыдно! Что за пѣтухи,—куры засмѣютъ!—и подпрыгнетъ къ Кузьмѣ Петровичу, отгонитъ его подальше отъ плетня, проскользнетъ въ подворотню на середину двора; въ это время песъ залетъ-пустолай прыгаетъ и скачетъ кругомъ козочки-бѣляночки, норовитъ ее схватить за короткій хвостъ. Козочка мечется,—рада поиграть,—прыгаетъ, мотаетъ головой, натираетъ молочные рожки. Кузьма Петровичъ неистово горланитъ, песъ залетъ-пустолай отчаянно лаетъ, котъ Василій Васильичъ мяучитъ; соберутся изъ хлѣвушковъ на этотъ шумъ куры и поднимутъ такое кудахтанье, что всѣ воробьи попрячутся по застрѣхамъ, и свинья Домна выставитъ тупую морду и стонетъ: «Охъ, свѣты, уморили! Охъ, проказники, всѣ бока подвело отъ смѣха».
Бабушка Петровна сидитъ на крылечкѣ, довольная, веселая, смѣется, да и говоритъ сама себѣ:
— Хорошо у меня всѣмъ житье: хоть не больно сытно, да больно весело. А и забавнѣе всѣхъ, козочка-бѣляночка,—кого хочешь насмѣшитъ, не тужитъ, не
— А-а, лиходей! — отвечает ему Кузьма Петрович. — Чего ты на чужой двор нос показал? Выщипал я у тебя хвост, — выщиплю и зоб.
А козочка-беляночка — тут как тут — не любит она ссор.
— Эх, Петрович, нехорошо! Эх, Кузьма, неладно! Ишь старики расходились, — соседи ведь, стыдно! Что за петухи, — куры засмеют! — и подпрыгнет к Кузьме Петровичу, отгонит его подальше от плетня, проскользнёт в подворотню на середину двора; в это время пёс залёт-пустолай прыгает и скачет кругом козочки-беляночки, норовит её схватить за короткий хвост. Козочка мечется, — рада поиграть, — прыгает, мотает головой, натирает молочные рожки. Кузьма Петрович неистово горланит, пёс залёт-пустолай отчаянно лает, кот Василий Васильич мяучит; соберутся из хлевушков на этот шум куры и поднимут такое кудахтанье, что все воробьи попрячутся по застрехам, и свинья Домна выставит тупую морду и стонет: «Ох, светы, уморили! Ох, проказники, все бока подвело от смеха».
Бабушка Петровна сидит на крылечке, довольная, весёлая, смеётся, да и говорит сама себе:
— Хорошо у меня всем житьё: хоть не больно сытно, да больно весело. А и забавнее всех, козочка-беляночка, — кого хочешь насмешит, не тужит, не
