многое, что меня возмущало внутренно, — между нами все — рознь.
Я ѣхала къ ней, на ея сердства, поставивъ непремѣннымъ условіемъ чтобъ между нами и рѣчи не было о ея дѣлахъ и Обществѣ; впослѣдствіи это оказалось невозможнымъ: меня затянулъ общій водоворотъ и, къ крайнему сожалѣнію, я согласилась быть въ Обществѣ на столько, на сколько могла по совѣсти и религіознымъ убѣжденіямъ въ немъ состоять и даже описала то, что видѣла и слышала… Если въ мои описанія вкрались неточности, то безъ намѣренія и не по моей винѣ(?). Да дѣло не въ томъ. Елена разсердилась на меня, бросила мнѣ писать и, какъ я вижу, обвиняетъ меня въ жестокости и неблагодарности. Очень жаль! Говорю искренно: сердечно жаль нашихъ испорченныхъ быть можетъ на всегда отношеній; но даже ради нихъ я не могу пожертвовать совѣстью. Не виню ее: ей то, что она проситъ меня сдѣлать, кажется пустякомъ, мнѣ — преступленіемъ! Мы разно смотримъ на вещи можетъ быть потому, что я христіанка а она… не знаю что! Она давно меня объ этомъ проситъ. Я не могу исполнить ея желанія и не хочу! потому что мало того, что считаю его для себя нечестнымъ, но и для нея гибельнымъ. Такъ же смотрѣлъ на это дѣло и покойный ***, умнѣйшій человѣкъ и величайшій христіанинъ, какого я когда либо знала. Онъ на смертномъ одрѣ своемъ умолялъ меня, не поддаваться ея просьбамъ, — объяснить ей что она самой себѣ прежде всего повредитъ. Я такъ и дѣлала много разъ — но безуспѣшно. Великая ошибка X. въ томъ, что она не знаетъ границъ своей жалости къ Еленѣ. Оттого она и говоритъ, что она одна къ ней хороша и ее любитъ. Дай Господи чтобъ эта любовь не отозвалась на обѣихъ гибельно.. Подписано: «В. Желиховская» 27 октября 1884 года».
Вслѣдъ за кратковременнымъ увлеченіемъ, я выражалъ Блаватской, какъ словесно, такъ и письменно, свои сомнѣнія въ подлинности если не всѣхъ, то многихъ ея феноменовъ и, одновременно съ этимъ, выражалъ тѣ же сомнѣнія и неувѣренность постороннимъ серьезнымъ людямъ. Хоть и не претендуя быть «ученымъ», я, подобно Шарлю Ришэ, и тамъ же гдѣ онъ, «искалъ — нѣтъ ли какой истины среди многихъ обмановъ». Наконецъ такое исканіе было прямымъ моимъ дѣломъ какъ «члена Лондонскаго Общества для психическихъ изслѣдованій». Когда мои сомнѣнія и неувѣренность перешли въ полное убѣжденіе и я получилъ, какъ необходимое подспорье, — различныя дополнительныя и документальныя свѣдѣнія, — я открылъ теософскіе обманы всѣмъ заинтересованнымъ людямъ, не убоясь, для себя лично, никакихъ непріятныхъ послѣдствій. Такой мой образъ дѣйствій, ясный и послѣдовательный, доказывается какъ моими письмами къ Блаватской, ея сестрѣ и разнымъ лицамъ, такъ и письмами ко мнѣ Блаватской, ея сестры, Шарля Ришэ и другихъ лицъ.
И вотъ, не смотря на все это, выдвигая лишь нѣсколько тамъ и сямъ надерганныхъ моихъ фразъ, смыслъ которыхъ выясняется изъ разсказанныхъ мною обстоятельствъ и прямымъ, логическимъ
многое, что меня возмущало внутренне, — между нами всё — рознь.
Я ехала к ней, на ее средства, поставив непременным условием чтоб между нами и речи не было о ее делах и Обществе; впоследствии это оказалось невозможным: меня затянул общий водоворот и, к крайнему сожалению, я согласилась быть в Обществе на столько, на сколько могла по совести и религиозным убеждениям в нем состоять и даже описала то, что видела и слышала… Если в мои описания вкрались неточности, то без намерения и не по моей вине(?). Да дело не в том. Елена рассердилась на меня, бросила мне писать и, как я вижу, обвиняет меня в жестокости и неблагодарности. Очень жаль! Говорю искренно: сердечно жаль наших испорченных быть может навсегда отношений; но даже ради них я не могу пожертвовать совестью. Не виню ее: ей то, что она просит меня сделать, кажется пустяком, мне — преступлением! Мы разно смотрим на вещи может быть потому, что я христианка а она… не знаю что! Она давно меня об этом просит. Я не могу исполнить ее желания и не хочу! потому что мало того, что считаю его для себя нечестным, но и для нее гибельным. Так же смотрел на это дело и покойный ***, умнейший человек и величайший христианин, какого я когда-либо знала. Он на смертном одре своем умолял меня, не поддаваться ее просьбам, — объяснить ей что она самой себе прежде всего повредит. Я так и делала много раз — но безуспешно. Великая ошибка X. в том, что она не знает границ своей жалости к Елене. Оттого она и говорит, что она одна к ней хороша и ее любит. Дай Господи чтоб эта любовь не отозвалась на обеих гибельно… Подписано: «В. Желиховская» 27 октября 1884 года».
Вслед за кратковременным увлечением я выражал Блаватской как словесно, так и письменно свои сомнения в подлинности если не всех, то многих ее феноменов и одновременно с этим выражал те же сомнения и неуверенность посторонним серьезным людям. Хоть и не претендуя быть «ученым», я, подобно Шарлю Рише, и там же, где он, «искал, — нет ли какой истины среди многих обманов». Наконец такое искание было прямым моим делом как «члена Лондонского Общества для психических исследований». Когда мои сомнения и неуверенность перешли в полное убеждение и я получил как необходимое подспорье — различные дополнительные и документальные сведения, — я открыл теософские обманы всем заинтересованным людям, не убоясь для себя лично никаких неприятных последствий. Такой мой образ действий, ясный и последовательный, доказывается как моими письмами к Блаватской, ее сестре и разным лицам, так и письмами ко мне Блаватской, ее сестры, Шарля Рише и других лиц.
И вот, несмотря на все это, выдвигая лишь несколько там и сям надерганных моих фраз, смысл которых выясняется из рассказанных мною обстоятельств и прямым, логическим
