не смотрѣлъ на меня, весь дрожалъ и хрипѣлъ умоляющимъ голосомъ:
— Monsieur… allons nous deux… madame prie… madame malade…
Увидя, что я собираюсь идти, онъ какъ-то странно завизжалъ, захохоталъ, началъ метаться, слетѣлъ стрѣлой съ лѣстницы и помчался впередъ радостнымъ вѣстникомъ.
Что-то еще придумаетъ удивительная «madame», когда ужь, кажется, придумать рѣшительно нечего?
Я вошелъ къ ней и засталъ ее на обычномъ мѣстѣ, въ креслѣ у стола. Ея лицо было ужасно, все въ темно-красныхъ пятнахъ. Она отдувалась; но изо всѣхъ силъ старалась казаться спокойной.
— Что это вы, батюшка, вдругъ сбѣжали? — прямо спросила она и не особенно искусно засмѣялась. — Что съ вами приключилось? были здѣсь — и вдругъ смотрю: васъ нѣтъ! Да ужь полно, были ли вы у меня сегодня? можетъ, это мнѣ такъ только почудилось, что я васъ видѣла и разговаривала съ вами?!
— Нѣтъ, Елена Петровна, вамъ не почудилось, что было — то было…
— Такъ куда же вы дѣвались?
— Видите ли, я могу удивляться вамъ и очень вами интересоваться, я могу, malgré tout, чувствовать къ вамъ невольное расположеніе, какъ къ соотечественницѣ и изъ ряду выходящей женщинѣ, могу сердечно жалѣть васъ и желать вамъ всякаго добра; но изо всего этого еще не слѣдуетъ, что вы имѣете право предлагать мнѣ «создавать» письма Кутъ-Хуми! такое занятіе не въ моихъ привычкахъ…
Она не дала мнѣ докончить и закричала:
— Какъ? я… я вамъ предлагала это? Никогда я вамъ не говорила ничего подобнаго!..
Мнѣ стало смѣшно — какъ же я не догадался, что съ этого именно и начнется и что ни съ чего другого она, какою я зналъ ее, и начать-то не можетъ. Но что же будетъ дальше?
— Ахъ, такъ вы не говорили! — сказалъ я, — значитъ, это кто-
не смотрел на меня, весь дрожал и хрипел умоляющим голосом:
— Monsieur… allons nous deux… madame prie… madame malade…
Увидя, что я собираюсь идти, он как-то странно завизжал, захохотал, начал метаться, слетел стрелой с лестницы и помчался вперед радостным вестником.
Что-то еще придумает удивительная «madame», когда уж, кажется, придумать решительно нечего?
Я вошел к ней и застал ее на обычном месте, в кресле у стола. Ее лицо было ужасно, все в темно-красных пятнах. Она отдувалась; но изо всех сил старалась казаться спокойной.
— Что это вы, батюшка, вдруг сбежали? — прямо спросила она и не особенно искусно засмеялась. — Что с вами приключилось? были здесь — и вдруг смотрю: вас нет! Да уж полно, были ли вы у меня сегодня? может, это мне так только почудилось, что я вас видела и разговаривала с вами?!
— Нет, Елена Петровна, вам не почудилось, что было — то было…
— Так куда же вы девались?
— Видите ли, я могу удивляться вам и очень вами интересоваться, я могу, malgré tout, чувствовать к вам невольное расположение, как к соотечественнице и из ряду выходящей женщине, могу сердечно жалеть вас и желать вам всякого добра; но изо всего этого еще не следует, что вы имеете право предлагать мне «создавать» письма Кут-Хуми! такое занятие не в моих привычках…
Она не дала мне докончить и закричала:
— Как? я… я вам предлагала это? Никогда я вам не говорила ничего подобного!..
Мне стало смешно — как же я не догадался, что с этого именно и начнется и что ни с чего другого она, какою я знал ее, и начать-то не может. Но что же будет дальше?
— Ах, так вы не говорили! — сказал я, — значит, это кто-
