Никогда я не видалъ никого, кто могъ бы сравниться съ королемъ въ зажигательной веселости и любви къ шуткамъ. Онъ, повидимому, жилъ только для шутокъ. Разсказать добрую шутливую исторію, и разсказать ее хорошо, это былъ вѣрнѣйшій путь къ его благосклонности. Такимъ образомъ произошло, что семь его министровъ всѣ были отмѣнными шутниками. Кромѣ того, по примѣру короля, они всѣ были плотными, коренастыми и жирными, въ этомъ они были такъ же несравненны, какъ и въ искусствѣ шутить. Толстѣютъ ли люди отъ шутокъ, или въ самой тучности есть что-то предрасполагающее къ шутливости, этого я никогда въ точности не могъ опредѣлить, но во всякомъ случаѣ достовѣрно, что худощавый шутникъ rara avis in terris[2].
Объ утонченностяхъ, или, какъ онъ называлъ ихъ, о „призракахъ“ остроумія король безпокоился очень мало. Онъ въ особенности любилъ, чтобы шутка была, такъ сказать, на широкую ногу, и ради этого нерѣдко заботился объ ея длиннотахъ. Излишніе деликатессы претили ему. Онъ предпочелъ бы „Гаргантюа“ Раблэ „Задигу“ Воль-
Никогда я не видал никого, кто мог бы сравниться с королем в зажигательной веселости и любви к шуткам. Он, по-видимому, жил только для шуток. Рассказать добрую шутливую историю, и рассказать ее хорошо, это был вернейший путь к его благосклонности. Таким образом произошло, что семь его министров все были отменными шутниками. Кроме того, по примеру короля, они все были плотными, коренастыми и жирными, в этом они были так же несравненны, как и в искусстве шутить. Толстеют ли люди от шуток, или в самой тучности есть что-то предрасполагающее к шутливости, этого я никогда в точности не мог определить, но во всяком случае достоверно, что худощавый шутник rara avis in terris[2].
Об утонченностях, или, как он называл их, о «призраках» остроумия король беспокоился очень мало. Он в особенности любил, чтобы шутка была, так сказать, на широкую ногу, и ради этого нередко заботился об ее длиннотах. Излишние деликатесы претили ему. Он предпочел бы «Гаргантюа» Рабле «Задигу» Воль-
