— Нѣтъ, — о, нѣтъ, — возразилъ я, испугавшись, — вы не ципленокъ, вовсе нѣтъ.
— Карошо, сидите ше смирно, или я опять утарю васъ кулакомъ. У ципленокъ есть крылья, и у сова есть крылья, и у шертенокъ есть крылья, и у глафный Teufel есть крылья. У ангелъ не пыфаетъ крылья, а я ангелъ необычайнаго.
— Вы явились ко мнѣ по дѣлу?
— По тѣлу! — воскликнуло чудище, — какой ви невѣша, спрашиваетъ о тѣлѣ у тшентльмена и ангела!
Такихъ рѣчей я не могъ вынести даже отъ ангела. Собравшись съ мужествомъ, я схватилъ солонку и швырнулъ ее въ голову непрошенному гостю. Но или онъ уклонился, или я промахнулся, — только солонка пролетѣла мимо и разбила стеклянный колпакъ надъ часами, стоявшими на каминѣ. Что касается ангела, то въ отвѣтъ на мое нападеніе онъ нѣсколько разъ стукнулъ меня по лбу горлышкомъ бутылки, и я смирился. Стыжусь сознаться, но отъ боли или отъ волненія у меня даже выступили слезы на глазахъ.
— Mein Gott, — сказалъ ангелъ необычайнаго, видимо тронутый моимъ огорченіемъ, — Mein Gott, этотъ каспадинъ или отшень пьянъ, или отшень огоршенъ. Не слѣтуетъ пить такое крѣпкое вино, нушно потпафлять воты. Пейте вотъ это и не плашьте, не плашьте!
Съ этими словами онъ дополнилъ мой стаканъ (въ которомъ было на одну треть портвейна) какой-то безцвѣтной жидкостью изъ своей руки — бутылки. Я замѣтилъ, что на этихъ бутылкахъ были этикетки съ надписью «Kirschenwässer».
Любезность ангела значительно смягчила меня; и съ помощью воды, которую онъ усердно подливалъ въ мой портвейнъ, я, наконецъ, оправился настолько, что могъ слушать его странныя рѣчи. Я не возьмусь повторить все, что онъ мнѣ разсказывалъ, но изъ его словъ я заключилъ, что онъ геній, которому подвѣдомственны contretemps человѣчества, и на обязанности котораго лежитъ устройство необычайныхъ случаевъ, изумляющихъ скептика. Разъ или два я попытался выразить свое полнѣйшее недовѣріе къ его росказнямъ, но, замѣтивъ, что онъ сердится не на шутку, счелъ болѣе благоразумнымъ молчать и не мѣшать ему разглагольствовать. Онъ говорилъ очень долго, а я сидѣлъ, откинувшись на спинку кресла и закрывъ глаза, жевалъ виноградъ и разбрасывалъ вѣточки по комнатѣ. Вдругъ ангелъ почему-то возмутился моимъ поведеніемъ. Онъ всталъ въ страшномъ гнѣвѣ, нахлобучилъ воронку еще ниже на глаза, изрыгнулъ какое-то ругательство, пробормоталъ какую-то угрозу, которой я не понялъ, и въ заклю-
