всѣхъ и каждаго, что эти штуки и выходки совершались вопреки, а частью и вслѣдствіе его похвальныхъ усилій предотвратить ихъ и охранитъ порядокъ и достоинство Alma Mater. Глубокая, горькая, удручающая скорбь, которой дышала каждая черта его лица, когда попытки предотвратить скандалъ оканчивались неудачей, не оставляла мѣста для сомнѣній въ его искренности даже у самыхъ отъявленныхъ скептиковъ. Не менѣе заслуживала вниманія ловкость, съ которой онъ ухитрялся переносить чувство нелѣпаго отъ виновника происшествія къ самому происшествію, отъ своей собственной личности къ нелѣпостямъ, совершившимся по ея иниціативѣ. Никогда раньше не приходилось мнѣ замѣчать, чтобы человѣкъ, склонный къ мистификаціямъ, ускользалъ отъ естественныхъ послѣдствій своей склонности: всегда съ его особой соединяется представленіе о чемъ-то забавномъ. Но мой пріятель, постоянно окруженный атмосферой проказъ, казался воплощеніемъ строжайшихъ приличій, и даже у близкихъ людей воспоминаніе о баронѣ Рицнерѣ фонъ-Юнгѣ неизмѣнно соединялось съ представленіемъ о важности и величавости.
Въ эпоху его пребыванія въ Г—ѣ, демонъ dolce far niente отяготѣлъ инкубусомъ на университетѣ. Мы только и дѣлали, что ѣли, пили и веселились. Помѣщенія студентовъ превратились въ питейные дома, и наибольшую массу посѣтителей привлекалъ питейный домъ барона. Мы то и дѣло устраивали попойки, шумныя, продолжительныя и всегда чреватыя послѣдствіями.
Однажды мы засидѣлись почти до утра, причемъ было выпито неимовѣрное количество вина. Компанія состояла изъ семи или восьми человѣкъ, не считая барона и меня. Большинство изъ нихъ были богатые молодые люди, съ большими связями, родовитые и помѣшанные на чувствѣ чести. Всѣ они придерживались ультрагерманскихъ мнѣній насчетъ duello. Эти донкихотскія мнѣнія оживились въ послѣднее время подъ вліяніемъ замѣтокъ, появившихся въ парижскихъ газетахъ и вызванныхъ тремя или четырьмя отчаянными и роковыми поединками въ Г—ѣ. Почти всю ночь мы съ азартомъ толковали на эту тему. Баронъ, въ началѣ вечера крайне молчаливый и разсѣянный, подъ конецъ оживился, овладѣлъ разговоромъ и доказывалъ необходимость, а въ особенности красоту разъ навсегда установленнаго кодекса правилъ въ дѣлахъ чести, съ жаромъ, краснорѣчіемъ, убѣдительностью и изяществомъ, которыя возбудили общій восторгъ слушателей и поколебали даже меня. Между тѣмъ я зналъ, что въ глубинѣ души онъ смѣется надъ тѣми самыми вещами, за которыя ратуетъ на словахъ, а къ фанфаронадѣ дуэльнаго этикета относится съ высокомѣрнымъ презрѣніемъ, какого она и заслуживаетъ.
