и обратилась къ кумиру моего сердца, къ одноглазой шершаво-волосой Діанѣ. Увы! какое ужасное зрѣлище оскорбило мои глаза. Что я увидѣла? Крысу, скользнувшую въ свою норку? обглоданныя косточки моего ангельчика, пожраннаго чудовищемъ! и о боги! — почившій духъ, тѣнь, призракъ моей любимицы, сидѣвшій съ меланхолической граціей въ уголку? Слушайте! онъ говоритъ и, о небо, онъ говоритъ по нѣмецки изъ Шиллера:
«Und stubby duk, so stubby duk
Duk she! duk she!»
Увы! можетъ-ли быть что-нибудь справедливѣе этихъ словъ?
И, если умру я,
Умру за тебя — за тебя!»
Нѣжное созданіе! она тоже принесла себя въ жертву ради меня. Безъ собаки, безъ негра, безъ головы, — что же остается теперь отъ несчастной Синьоры Психеи Зенобіи? Увы — ничего! Меня нѣтъ!
| Ну, если таковы ваши «passados» и «montantes», то мнѣ ихъ не нужно. |
| Ned Knowles. |
Баронъ Рицнеръ фонъ-Юнгъ принадлежалъ къ благородной венгерской фамиліи, члены которой всегда (по крайней мѣрѣ, съ отдаленнѣйшихъ временъ, о которыхъ сохранились свѣдѣнія въ лѣтописяхъ) отличались тѣми или другими талантами, въ большинствѣ случаевъ до части grotesqueie, яркіе, хотя отнюдь не самые яркіе, примѣры которой представилъ Тикъ, отпрыскъ этого дома. Мое знакомство съ Рицнеромъ началось въ великолѣпномъ замкѣ Юнгъ, куда привелъ меня лѣтомъ 18** рядъ смѣшныхъ приключеній, о которомъ я не намѣренъ распространяться. Тутъ мнѣ удалось заслужить его расположеніе, и, что было труднѣе, уразумѣть отчасти особенности его характера. Позднѣе, когда мы тѣснѣе сблизились, я сталъ понимать его лучше и, когда послѣ трехлѣтней разлуки, мы встрѣтились въ Г-ѣ, я зналъ все, что можно было знать, о характерѣ барона Рицнера фонъ-Юнга.
Помню, какую сенсацію возбудило появленіе его въ стѣнахъ университета вечеромъ 25 іюля. Помню еще яснѣе, что всѣ съ перваго взгляда признали его самымъ замѣчательнымъ человѣкомъ въ мірѣ, но никто не пытался объяснить, на чемъ основывалось это мнѣніе. Онъ былъ единственнымъ въ своемъ родѣ, это казалось
