Страница:Собрание сочинений Эдгара Поэ (1896) т.2.djvu/336

Эта страница была вычитана


въ жолобѣ, и правду сказать, я была очень рада, что отдѣлалась отъ нихъ.

Стрѣлка врѣзалась уже на четыре съ половиной дюйма въ мою шею и голова моя висѣла только на лоскуткѣ кожи. Я испытывала невыразимое счастье, такъ какъ чувствовала, что черезъ нѣсколько минутъ избавлюсь отъ своего непріятнаго положенія. Я не обманулась въ этомъ ожиданіи. Ровно въ двадцать пять минутъ шестого пополудни, огромная минутная стрѣлка настолько подвинулась въ своемъ страшномъ шествіи, что совершенно перерѣзала небольшой остатокъ моей шеи. Я ничуть не сожалѣла, что голова, причинившая мнѣ столько затрудненій, отдѣлилась, наконецъ, отъ моего тѣла. Она покатилась по крышѣ, подпрыгнула въ жолобѣ и въ заключеніе шлепнулась на улицу.

Откровенно признаюсь, что мои чувства въ эту минуту были самаго страннаго, мало того, самаго смутнаго, самаго таинственнаго и непонятнаго характера. Мои ощущенія были и здѣсь и тамъ въ одно и тоже время. Въ моей головѣ я воображала, что я, голова — настоящая Сеньора Психея Зенобія; а съ другой стороны, я была убѣждена, что я — тѣло, — настоящая я сама. Желая прояснить свои мысли, я нащупала въ карманѣ табакерку, но, доставъ ее, и пытаясь воспользоваться щепоткой ея пріятнаго содержимаго обычнымъ способомъ, я тотчасъ замѣтила, что это невозможно и бросила табакерку моей головѣ. Она съ очевиднымъ удовольствіемъ понюхала табаку и улыбнулась мнѣ въ знакъ благодарности. Вскорѣ затѣмъ она обратилась ко мнѣ съ рѣчью, которую я не могла вполнѣ ясно разслышать за неимѣніемъ ушей. Я поняла, однако, что она удивляется моему намѣренію остаться въ живыхъ при такихъ обстоятельствахъ.

Въ заключеніе она цитировала благородныя слова Аріоста:

«Il pover hommy che non sera corty
And have a combat tenty erry morty».

Сравнивая меня такимъ образомъ съ героемъ, который въ пылу сраженія не замѣтилъ, что его убили на повалъ, и продолжалъ сражаться съ неугасимымъ мужествомъ. Теперь ничто не мѣшало мнѣ сойти съ моего возвышенія и я такъ и поступила. Почему моя наружность такъ поразила Помпея, — я никогда не съумѣю обяснить.

Онъ разинулъ ротъ до ушей и выпучилъ глаза до такой степени, точно собирался колоть орѣхи между вѣками. Въ заключеніе сбросивъ пальто, онъ однимъ прыжкомъ очутился на лѣстницѣ и исчезъ. Я бросила вслѣдъ негодяю сильныя слова Демосѳена:

«Andrew O’Phlegethon, you really make haste to fly»,