которая собирается крякнуть. Въ такомъ видѣ онъ оставался (схватываясь по временамъ за голову, точно въ отчаянномъ недоумѣніи), пока я не кончилъ свою рѣчь.
Когда я замолчалъ, онъ откинулся на спинку кресла, безсильно опустивъ руки, но по прежнему разинувъ ротъ на манеръ утки. Я не зналъ, что сказать, изумленный такимъ страннымъ поведеніемъ. Вдругъ онъ вскочилъ и кинулся къ звонку, но, подбѣжавъ къ нему, повидимому одумался, и оставилъ свое намѣреніе, каково бы оно ни было, а полѣзъ подъ столъ и тотчасъ явился обратно съ палкой. Замахнулся (рѣшительно не понимаю, съ какой цѣлью) — но въ ту же минуту благосклонная улыбка озарила его лицо и онъ спокойно усѣлся въ кресло.
— Мистеръ Ваеъ, — сказалъ онъ (я послалъ ему карточку) — мистеръ Васъ, вы еще молодой человѣкъ, — очень молодой?
Я согласился, прибавивъ, что мнѣ еще не исполнилось восемнадцати лѣтъ.
— Ага! — отвѣтилъ онъ, — очень хорошо! Понимаю, въ чемъ дѣло! Ваши замѣчанія насчетъ вознагражденія весьма справедливы — въ высшей степени! Но, э — э — первая статья — я говорю, первая, за первую статью журналъ никогда не платитъ, понимаете, а? Дѣло въ томъ, что въ подобныхъ случаяхъ мы обыкновенно являемся получателями. (Мистеръ Крабъ умильно улыбнулся при словѣ «получателями»). Въ большинствѣ случаевъ намъ платятъ за помѣщеніе первой статьи, — тѣмъ болѣе стиховъ. Во-вторыхъ, мистеръ Васъ, не въ обычаѣ журналовъ отсчитывать то, что называется во Франціи argent comptant.
— Вы, конечно, понимаете меня. Мѣсяца черезъ три или черезъ шесть, или спустя годъ-другой послѣ напечатанія, мы охотно выдаемъ вексель на девять мѣсяцевъ, если только увѣрены, что «лопнемъ» черезъ полгода. Надѣюсь, мистеръ Васъ, что это объясненіе вполнѣ удовлетворитъ васъ, — заключилъ мистеръ Крабъ со слезами на глазахъ.
Глубоко раскаяваясь, что причинилъ, хотя бы и неумышленно, такое огорченіе знаменитому и достойному мужу, я поспѣшилъ успокоить его, выразивъ свое полное согласіе съ его взглядами, равно какъ и сочувствіе его щекотливому положенію. Высказавъ все это въ изящной рѣчи, я откланялся и ушелъ.
Въ одно прекрасное утро, вскорѣ послѣ вышеприведеннаго разговора, я «проснулся знаменитостью». Степень моей славы лучше всего опредѣляется мнѣніями тогдашнихъ редакторовъ. Мнѣнія эти, какъ увидитъ читатель, явились въ формѣ критическихъ замѣтокъ, посвященныхъ номеру «Леденца», въ которомъ было напечатано мое стихотвореніе, — замѣтокъ совершенно удовлетвори-
