зили на столѣ огромное блюдо съ какой-то массой, показавшейся мнѣ съ перваго взгляда «monstrum horrendum, informe, ingens, cui lumen ademptum». Вглядѣвшись повнимательнѣе, я убѣдился, однако, что это просто теленокъ, зажаренный цѣликомъ, съ яблокомъ во рту, какъ приготовляютъ въ Англіи зайцевъ.
— Нѣтъ, благодарствуйте, — отвѣчалъ я, — сказать правду, я не особенный охотникъ до телятины à la S-te… какъ это? — она вредна для моего желудка. Я вотъ лучше попробую кролика.
На столѣ было нѣсколько блюдъ съ обыкновеннымъ французскимъ кроликомъ, какъ мнѣ показалось. Это превосходный morceau, который я могу рекомендовать всякому.
— Пьеръ, — крикнулъ хозяинъ, — перемѣните приборъ господина и предложите ему кролика au chat.
— Кролика… какъ?
— Кролика au chat.
— Благодарю васъ, я передумалъ. Я лучше отрѣжу себѣ ветчины.
Богъ знаетъ, что подаютъ за столомъ, — подумалъ я, — у этихъ провинціаловъ. Не хочу ихъ кролика au chat, или ихъ кошку au-кроликъ.
— А то еще, — замѣтилъ какой-то господинъ съ наружностью трупа, возобновляя прерванную нить разговора, — а то еще былъ у насъ паціентъ, вообразившій себя кордовскимъ сыромъ. Онъ вѣчно ходилъ съ ножомъ и предлагалъ всѣмъ и каждому отрѣзать ломтикъ отъ его ноги.
— Онъ, безъ сомнѣнія, былъ большой чудакъ, — замѣтилъ другой, — но еще чуднѣе субъектъ, извѣстный всѣмъ намъ, за исключеніемъ этого незнакомаго господина. Я говорю о томъ паціентѣ, что воображалъ себя бутылкой шампанскаго и вѣчно щелкалъ и шипѣлъ… вотъ такъ…
Тутъ онъ неожиданно засунулъ большой палецъ правой руки за лѣвую щеку и, выдернувъ его со звукомъ, напоминавшимъ хлопанье пробки, зашипѣлъ и засвистѣлъ, очень искусно подражая звуку пѣнящагося шампанскаго. Повидимому, эта выходка не понравилась г. Мальяру, однако, онъ ничего не сказалъ, и разговоръ продолжался въ прежнемъ духѣ.
— А помните вы чудака, — сказалъ маленькій худенькій господинъ въ огромномъ парикѣ, — который воображалъ себя лягушкой. Жаль, что вы не видали его, сударь, — продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, — онъ замѣчательно вѣрно подражалъ лягушкѣ. Я могу только пожалѣть, милостивый государь, что этотъ человѣкъ не былъ на самомъ дѣлѣ лягушкой. Его кваканье, вотъ такъ: о-о-о-о-кх! о-о-о-о-кх! — была прекраснѣйшая нота въ мірѣ — si-бе-
