скихъ споровъ. Вовсе нѣтъ. Бонъ-Бонъ былъ Іоніецъ, — Бонъ-Бонъ былъ также Италіецъ. Онъ разсуждалъ a priori, онъ разсуждалъ также a posteriori. Его идеи были врожденныя, или наоборотъ. Онъ вѣрилъ въ Георгія Трапезундскаго, вѣрилъ въ Бессаріона. Бонъ-Бонъ былъ рьяный Бонъ-Бонистъ.
Я говорилъ о философѣ, какъ о restaurateur. Но да не подумаетъ кто либо изъ моихъ друзей, что нашъ герой не достаточно цѣнилъ важность и достоинство профессіональныхъ обязанностей, доставшихся ему по наслѣдству. Далеко нѣтъ. Трудно сказать, какой стороной своей дѣятельности онъ больше гордился. По его мнѣнію, сила инстинкта имѣла тѣснѣйшую связь съ способностями желудка. Я, право, не знаю, сталъ-ли бы онъ спорить съ китайцами, по мнѣнію которыхъ душа помѣщается въ животѣ. Во всякомъ случаѣ, греки, по его мнѣнію, были совершенно правы, обозначая однимъ и тѣмъ же именемъ душу и грудобрюшную преграду[1]. Говоря это, я отнюдь не думаю намекнуть на его обжорство или какой-либо недостатокъ, предосудительный для метафизика. Если Пьеръ Бонъ-Бонъ имѣлъ свои слабости — какой же великій человѣкъ не имѣлъ ихъ тысячи? — если Пьеръ Бонъ-Бонъ имѣлъ свои слабости, то самыя невинныя, которыя въ другомъ человѣкѣ были бы, пожалуй, сочтены за добродѣтели. Объ одной изъ этихъ слабостей я не сталъ бы даже упоминать, если бы она не была крайне выдающейся чертой, въ высшей степени alto rilievo, въ его характерѣ. Онъ никогда не могъ удержаться, если представлялся случай что-нибудь купить или продать.
Онъ не былъ корыстолюбивъ — нѣтъ. Для нашего философа вовсе не требовалось, чтобы сдѣлка принесла ему выгоду. Лишь бы сдѣлка состоялась — какого угодно рода, на какихъ угодно условіяхъ, при какихъ угодно обстоятельствахъ, — и торжествующая улыбка въ теченіе многихъ дней озаряла его лицо, а лукавое подмигиванье свидѣтельствовало о его проницательности.
Такая странная особенность въ любую эпоху возбудила бы вниманіе и толки. А если бы она осталась незамѣченной въ эпоху, къ которой относится нашъ разсказъ, такъ это было бы истиннымъ чудомъ. Вскорѣ замѣтили, что во всѣхъ подобныхъ случаяхъ улыбка Бонъ-Бона рѣзво отличалась отъ добродушнаго смѣха, которымъ онъ сопровождалъ собственныя шутки или привѣтствовалъ знакомаго. Пошли тревожные слухи; разсказывались исторіи опасныхъ сдѣлокъ, заключенныхъ на скорую руку и оплаканныхъ на досугѣ; приводились примѣры необъяснимыхъ побужденій, смутныхъ желаній, противоестественныхъ наклонностей, внушен-
- ↑ φρενες.
