изъ кармана его фрака. Но сильнѣе всего возмутило ихъ то обстоятельство, что наглый франтъ, вытанцовывая то фанданго, то джигъ, повидимому, и въ мысляхъ не имѣлъ соблюдать тактъ въ своей походкѣ.
Но добрые обыватели не успѣли еще порядкомъ выпучить глаза, какъ бездѣльникъ очутился среди нихъ, выкинулъ chassez на одну сторону, balancez на другую; а затѣмъ, послѣ pirouette и pas de zéphyr, однимъ прыжкомъ взлетѣлъ на башню Городского Совѣта, гдѣ изумленный смотритель за часами курилъ трубку съ мрачнымъ достоинствомъ. Но человѣчекъ моментально схватилъ его за носъ, оттаскалъ, нахлобучилъ ему свою chapeau de bras до самаго подбородка, а затѣмъ принялся возить его своей огромной скрипкой такъ усердно и звонко, что вы бы подумали—цѣлый полкъ барабанщиковъ отбиваетъ чертовскую зорю на башнѣ ратуши Вондервоттеймитиса.
Богъ знаетъ, къ какому отчаянному акту мщенія подвигло бы это гнусное нападеніе жителей, если бы теперь не оставалось только полъ-секунды до двѣнадцати. Сейчасъ долженъ былъ раздаться бой на башнѣ и всѣмъ необходимо было смотрѣть на часы. Замѣтили, однако, что незнакомецъ въ эту самую минуту продѣлывалъ съ часами что-то, чего дѣлать не слѣдовало. Но они начали бить, и никто не обратилъ вниманія на его эволюціи, такъ какъ всякій считалъ удары.
— Разъ! — пробили часы.
— Разъ! — отозвался каждый старичекъ въ каждомъ креслѣ Вондервоттеймитиса. «Разъ», — отозвались его часы, «разъ» — отозвались часы его хозяйки, «разъ» — отозвались часы его ребятъ и маленькіе позолоченые репетиторы на хвостахъ свиней.
— Два! — продолжали часы въ башнѣ, и — Два! — повторили всѣ остальные.
— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! — отбивали большіе часы.
— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! — повторяли всѣ остальные.
— Одиннадцать! — объявили большіе.
— Одиннадцать! — подтвердили маленькіе.
— Двѣнадцать! — сказали большіе.
— Двѣнадцать! — повторили маленькіе довольнымъ тономъ и замолкли.
— Двѣнадцать и есть! — сказали въ одинъ голосъ старички, пряча въ карманы свои часики. Но большіе часы еще не угомонились.
— Тринадцать! — провозгласили они.
