вѣнчаетесь, когда три воскресенья будутъ на одной недѣлѣ, именно тогда, именно. Вы поняли, сэръ? Что съ вами? Я говорю, ты получишь Кэтъ и ея приданое, когда три воскресенья случатся подъ рядъ на одной недѣлѣ, не раньше — слышишь, повѣса, — не раньше. Ты меня знаешь, мое слово вѣрное, теперь проваливай. — Тутъ онъ осушилъ стаканъ, а я въ отчаяніи кинулся вонъ изъ комнаты.
Мой дѣдушка Ромгеджонъ былъ «славный старый англійскій джентльменъ», но, въ противоположность джентльмену пѣсни, у него были свои слабые пункты. Это былъ маленькій, толстенькій, надутый, вспыльчивый, полукруглый человѣчекъ съ краснымъ носомъ, толстымъ черепомъ и туго набитымъ кошелькомъ и сознаніемъ своей важности. Человѣкъ добрѣйшей души, онъ однако ухитрился пріобрѣсти среди людей, знавшихъ его лишь поверхностно, репутацію скряги, единственно благодаря своей страсти противорѣчить. Какъ многіе прекраснѣйшіе люди, онъ, повидимому, былъ одержимъ духомъ поддразниванія, который съ перваго взгляда могъ показаться недоброжелательствомъ. На каждую просьбу онъ первымъ дѣломъ отвѣчалъ: «Нѣтъ!», но въ концѣ концовъ — очень, очень отдаленномъ концѣ — почти всѣ обращенныя къ нему просьбы оказывались исполненными. Онъ самымъ свирѣпымъ образомъ оборонялся отъ всякихъ посягательствъ на его кошелекъ, но величина исторгнутой отъ него суммы была прямо пропорціональна продолжительности осады и упорству обороны. Врядъ-ли кто жертвовалъ на дѣла благотворительности такъ щедро и съ такимъ сварливымъ видомъ.
Къ искусствамъ, а особливо къ изящной литературѣ, онъ питалъ глубокое презрѣніе. Въ этомъ отношеніи его авторитетомъ былъ Казиміръ Перье, нахальный вопросъ котораго «A quoi un poéte est — il bon?» онъ то и дѣло повторялъ, какъ nec plus ultra остроумія. Такимъ образомъ, моя склонность къ Музамъ возбуждала въ немъ крайнее негодованіе. Онъ увѣрялъ меня однажды, когда я попросилъ у него новое изданіе Горація, будто изрѣченіе «poeta nascitur non fit» значитъ, — «поэтъ ни на что не годится» чѣмъ крайне возмутилъ меня. Его отвращеніе къ «словесности» еще усилилось въ послѣднее время вслѣдствіе внезапно явившагося пристрастія къ естественнымъ наукамъ, какъ онъ выражался. Кто-то, встрѣтившись съ нимъ на улицѣ, принялъ его за самого доктора Дэббль Л. Ди, профессора шарлатанской физики. Это придало новый оборотъ его мыслямъ, и, въ эпоху настоящаго разсказа — такъ какъ разсказъ-то все-таки будетъ — мой дѣдушка Ромгеджонъ снисходилъ только къ тому, что такъ или иначе согласовалось съ гарцованьемъ его любимаго конька. Отъ всего остальнаго онъ от-
