онъ попросту Тимъ Гурли-Гурли, скоморохъ! это — это совсѣмъ другое дѣло…
Онъ не успѣлъ окончить. При имени Тима Гурли-Гурли все собраніе вскочило на ноги.
— Измѣна! — крикнулъ его величество король Моръ Первый.
— Измѣна! — сказалъ подагрическій старичекъ.
— Измѣна! — завизжала эрцгерцогиня Жидо-Моръ.
— Измѣна! — промычалъ господинъ съ подвязанной челюстью.
— Измѣна! — проворчалъ господинъ въ гробу.
— Измѣна! Измѣна! — завопила ея величество и, схвативъ за штаны злополучнаго Брезента, который только было принялся наливать себѣ черепъ вина, безъ церемоній швырнула его въ бочку съ пивомъ. Нырнувъ и вынырнувъ раза два или три, какъ яблоко въ пуншевой чашѣ, онъ исчезъ, наконецъ, въ хаосѣ пѣны, поднявшейся вслѣдствіе его судорожныхъ движеній въ жидкости и безъ того пѣнистой.
Но его рослый товарищъ не выдалъ своего пріятеля. Сбросивъ короля Мора въ люкъ, безстрашный Снасть съ проклятіемъ захлопнулъ трапъ и ринулся на средину комнаты. Здѣсь, сорвавъ скелетъ, висѣвшій надъ столомъ, онъ принялся работать имъ такъ энергично и добросовѣстно, что съ послѣдней вспышкой угасавшихъ углей вышибъ мозги подагрическому старичку. Затѣмъ онъ кинулся къ роковой бочкѣ съ октябрьскимъ пивомъ и Гью Брезентомъ и, напрягши всѣ свои силы, опрокинулъ ее. Изъ бочки хлынулъ потокъ жидкости до того бурный, до того неистовый, до того непреодолимый, что комната была залита отъ стѣны до стѣны, столъ опрокинулся, сидѣнья шлепнулись на полъ, пуншевая чаша въ каминъ, дамы въ истерику. Гробы и другія принадлежности похоронъ всплыли въ волнахъ пива. Кружки, чарки, кубки смѣшались въ общемъ mêlée, плетеныя фляжки отчаянно стукались о бутылки. Господинъ съ повязкой захлебнулся на мѣстѣ, чопорный джентльменъ поплылъ въ своемъ гробу, а побѣдоносный Снасть, схвативъ за талію жирную лэди въ саванѣ, кинулся на улицу и устремился полнымъ ходомъ на «Free and Easy». За нимъ, на всѣхъ парусахъ, чихая, пыхтя и отдуваясь, летѣлъ страшный Гью Брезентъ съ эрцгерцогиней Жидо-Моръ.
— Безсердечный, тупоголовый, упрямый, ворчливый, брюзгливый, плѣшивый старый варваръ! — сказалъ я однажды вечеромъ — въ воображеніи — моему двоюродному дѣду Ромгеджону и — въ воображеніи — погрозилъ ему кулакомъ.
