пелъ на верхушкѣ мачты, а въ трезвомъ сойти за утлегарь. Но эти и другія шутки въ томъ же родѣ, повидимому, никогда не дѣйствовали на его личные мускулы, управляющіе смѣхомъ. Лицо его съ выдающимися скулами, орлинымъ носомъ, скошеннымъ подбородкомъ, впалыми щеками и большими выпуклыми бѣлыми глазами, — отмѣченное печатью угрюмаго равнодушія ко всему на свѣтѣ, имѣло тѣмъ не менѣе торжественное и серьезное выраженіе, рѣшительно неподражаемое и неописуемое.
Младшій по внѣшности представлялъ полную противуположноеть своему товарищу. Ростъ его не превышалъ четырехъ футовъ. Пара кривыхъ, коренастыхъ ногъ поддерживала плотное неуклюжее туловище, по бокамъ котораго болтались точно плавники морской черепахи необычайно короткія толстыя руки съ здоровенными кулачищами. Маленькіе, неопредѣленнаго цвѣта глазки сверкали въ глубокихъ орбитахъ. Носъ исчезалъ въ грудѣ мяса, облегавшей круглую, полную, багровую физіономію; а толстая верхняя губа покоилась на еще болѣе толстой нижней съ выраженіемъ снисходительнаго самодовольства, которое еще усиливалось вслѣдствіе привычки облизываться. Онъ очевидно относился къ своему рослому товарищу съ смѣшаннымъ чувствомъ удивленія и насмѣшки, и время отъ времени заглядывалъ ему въ лицо, какъ багровое заходящее солнце на утесъ Бенъ-Невса.
Какъ бы то ни было, въ теченіе этого вечера достойная парочка совершила продолжительное и полное приключеній путешествіе по сосѣднимъ кабакамъ. Самые обильные фонды истощаются, такъ что къ «Веселому Матросу» наши пріятели явились съ пустыми карманами.
Въ тотъ моментъ, съ котораго собственно начинается наша исторія, Снасть и его пріятель Гью Брезентъ сидѣли посреди комнаты за большимъ дубовымъ столомъ, положивъ на него локти и подпирая руками свои побѣдныя головы. Они разсматривали изъ-за огромной кружки «лучшаго пѣнистаго» (за которое еще не уплатили) надпись «Безъ Извести», намалеванную, къ ихъ крайнему изумленію и негодованію, на дверяхъ тѣмъ самымъ минераломъ, присутствіе котораго отрицалось въ надписи. Не то чтобы даръ разбирать писанныя буквы — считавшійся въ тѣ времена не менѣе кабалистическимъ, чѣмъ самое умѣнье писать, — былъ присущъ нашимъ морякамъ; но въ самой формѣ буквъ имъ мерещилось нѣчто волнообразное, напоминавшее о качкѣ и предвѣщавшее продолжительную дурную погоду, что и побудило ихъ принять рѣшеніе, выразившееся въ аллегорической фразѣ Снасти: «къ помпамъ, взять паруса на гитовы и идти на фордевиндъ».
Согласно съ этимъ рѣшеніемъ они допили пиво, застегнули на-
