того Круассаръ и Фруассаръ. Дочь моей дочь mademoiselle Вуассаръ шенился на monsieur Круассаръ, а потомъ дочь ея дочь mademoiselle Круассаръ шенился на monsieur Фруассаръ, и ви навѣрно скажетъ, что это не ошень почтенный фамиль.
— Фруассаръ! — воскликнулъ я, почти теряя сознаніе, — вы говорите Муассаръ, и Вуассаръ, и Круассаръ, и Фруассаръ?
— Да, — отвѣчала она, откинувшись на спинку кресла и вытянувъ ноги, — да, Муассаръ, и Вуассаръ, и Круассаръ, и Фруассаръ. Но monsieur Фруассаръ билъ глюпый, такой же большой дуракъ, какъ ви, и онъ покипуль la belle France, и уѣхалъ въ эту stupide Amerique, и тутъ у него родился ошень глюпый, ошень, ошень глюпый сынъ, такъ я слышалъ, хотя не имѣлъ de plaisir ветрѣшаться съ нимъ. Его имя Наполеонъ Бонапарте Фруассаръ и ви навѣрно скажетъ, что онъ тоже не ошень почтенный шеловѣкъ.
Длина-ли этой рѣчи или ея содержаніе привели мистриссъ Симпсонъ въ неистовство, только окончивъ ее съ большимъ трудомъ, она сорвалась съ кресла какъ полоумная, сбросивъ на полъ турнюръ величиной съ добрую гору. Вскочивъ на ноги, она оскалила десны, замахала руками, засучила рукава, погрозила мнѣ кулакомъ, и, въ заключеніе, сорвавъ съ головы шляпку и огромный парикъ изъ роскошныхъ черныхъ волосъ, съ визгомъ швырнула ихъ на полъ и пустилась танцоватъ какой-то нелѣпый фанданго, рѣшительно внѣ себя отъ бѣшенства.
Между тѣмъ я почти безъ чувствъ упалъ на кресло, — Муассаръ и Вуассаръ! — повторялъ я, — и Круассаръ и Фруассаръ! — Муассаръ, Вуассаръ, Круассаръ и Наполеонъ Бонапарте Фруассаръ! — да вѣдь это я, проклятая старая змѣя, это я, слышишь ты, это я! — тутъ я заоралъ во всю глотку: — это я-а-а! Я Наполеонъ Бонапарте Фруассаръ и чортъ меня побери, если я не женился на своей пра-пра-бабушкѣ!
Да, г-жа Евгенія Лаландъ, quasi Симпсонъ, по первому мужу Муассаръ, была моя пра-пра-бабушка. Въ молодости она была красавицей и даже въ восемьдесятъ два года сохранила величавый станъ, скульптурныя очертанія шеи, прекрасныя глаза и греческій носъ. Съ помощью этихъ остатковъ красоты, жемчужныхъ бѣлилъ, румянъ, фальшивыхъ волосъ, фальшивыхъ зубовъ, фальшиваго turnure, и искуснѣйшихъ модистокъ Парижа она до сихъ поръ занимала почетное мѣсто въ ряду beautès un peu passées французской столицы. Въ этомъ отношеніи она дѣйствительно немногимъ уступала знаменитой Нинонъ де-Ланкло.
Она обладала громаднымъ состояніемъ, и оставшись вторично бездѣтной вдовой, вспомнила о моемъ существованіи и отправилась
