ляетъ васъ отрицать или скрывать слабость вашего зрѣнія. Вѣдь вы, дѣйствительно, скрываете этотъ недостатокъ, отказываясь прибѣгать къ средствамъ, которыя могли бы исправить его. Словомъ, вы должны носить очки, и слушайте, вѣдь вы уже согласились носить ихъ ради меня. Вы примите отъ меня вещицу, которую я держу въ рукѣ. Она превосходно помогаетъ зрѣнію, но, право, стоитъ пустяки, какъ драгоцѣнность. Вы увидите, что, надѣвая ее, такъ или такъ, можно носить ее въ видѣ очковъ постоянно, или пользоваться ею какъ лорнетомъ и носить въ жилетномъ карманѣ. Но вы уже согласились носить ее въ видѣ очковъ и постоянно, ради меня.
Признаюсь, эта просьба порядкомъ смутила меня. Но обстоятельства, разумѣется, не допускали колебаній.
— Это рѣшено! — воскликнулъ я со всѣмъ энтузіазмомъ, какой только могъ проявить въ данную минуту. — Рѣшено и подписано съ величайшей радостью! Я готовъ пожертвовать какимъ угодно чувствомъ ради васъ. Сегодня я буду носить этотъ милый лорнетъ, какъ лорнетъ, въ жилетномъ карманѣ, но съ первымъ проблескомъ того счастливаго утра, которое застанетъ меня вашимъ мужемъ, я надѣну его на… на носъ и буду пользоваться имъ не такъ романтически, не такъ изящно, но, конечно, съ большею пользой, именно, какъ вы желаете.
Затѣмъ нашъ разговоръ перешелъ къ завтрашней свадьбѣ. Моя невѣста сообщила мнѣ, что Тальботъ только что пріѣхалъ. Рѣшено было, что я немедленно увижусь съ нимъ и попрошу достать карету. Soirée врядъ-ли кончится раньше двухъ часовъ, тѣмъ временемъ карета будетъ готова и въ сумотохѣ разъѣзда г-жѣ Лаландъ не трудно будетъ незамѣтно усѣсться въ нее. Затѣмъ мы отправимся къ священнику, который будетъ ожидать насъ; затѣмъ обвѣнчаемся, отпустимъ Тальбота, и уѣдемъ на Востокъ, предоставивъ фешенебельной публикѣ комментировать какъ угодно это происшествіе.
Когда все это было рѣшено, я немедленно простился съ нею и отправился къ Тальботу, но по дорогѣ не утерпѣлъ — забѣжалъ въ ресторанъ поглядѣть на медальонъ. Я разсмотрѣлъ сго съ помощью лорнета. Портретъ былъ поразительно хорошъ! Эти огромные лучезарные глаза! этотъ гордый греческій носъ! эти роскошные черные локоны! Ахъ, — сказалъ я съ восхищеніемъ, — да, это живой образъ моей возлюбленной! Повернувъ медальонъ, я прочелъ на оборотной сторонѣ: «Евгенія Лаландъ, двадцати семи лѣтъ и семи мѣсяцевъ».
Я засталъ Тальбота дома и немедленно разсказалъ ему о своей удачѣ. Онъ, понятно, выразилъ глубочайшее изумленіе, но поздра-
