стовъ было нѣсколько и всѣ играли съ большимъ талантомъ. Пѣли главнымъ образомъ дамы и ни одна не спѣла плохо. Наконецъ, раздались громкіе и упорные крики «госпожа Лаландъ». Безъ всякаго жеманства или отнѣкиванія она встала съ chaise longue, на которомъ сидѣла подлѣ меня, — и пошла къ роялю въ большую гостиную, въ сопровожденіи двухъ джентльменовъ и подруги, — той самой, что была съ ней въ оперѣ. Я хотѣлъ было проводить ее самъ, но почувствовалъ, что при данныхъ обстоятельствахъ лучше мнѣ оставаться въ тѣни. Такимъ образомъ я былъ лишенъ удовольствія видѣть, но за то могъ слышать, какъ она поетъ.
Впечатлѣніе, произведенное ся пѣніемъ на гостей, можно назвать электрическимъ, на меня же оно подѣйствовало еще сильнѣе. Я не въ силахъ передать свое впечатлѣніе. Безъ сомнѣнія, оно зависѣло отчасти отъ моей любви, но главнымъ образомъ, по моему крайнему убѣжденію, отъ удивительнаго исполненія. Никакое искусство не могло бы придать аріи или речитативу болѣе страстную экспрессію. Арія изъ Отелло — слова «sul mio sasso» — до сихъ поръ звучитъ въ моихъ ушахъ. Низкіе тоны были положительно чудесны. Ея голосъ обнималъ три полныя октавы отъ контральтоваго D до верхняго D сопрано, и достаточно сильный, чтобы наполнить залу Санъ Карлосъ, исполнялъ съ удивительною точностью всѣ трудности вокальной композиціи: восходящія и нисходящія гаммы, каденцы и fiorituri. Въ финалѣ Сомнамбулы она произвела поразительный эффектъ при словахъ —
Ah! non guinge uman pensiero
Al contento ond’io son piena.
Здѣсь, въ подражаніе Малибранъ, она измѣнила фразировку Беллини, понизивъ голосъ до тенороваго G и затѣмъ сразу перейдя па двѣ октавы вверхъ.
Оставивъ рояль послѣ этихъ чудесъ вокальнаго исполненія, она вернулась ко мнѣ, и я въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ излилъ свое восхищеніе. О своемъ изумленіи я ничего не сказалъ, хотя изумленіе было непритворное, такъ какъ слабость, или скорѣе какая-то дрожь нерѣшительности, въ ея голосѣ при обыкновенномъ разговорѣ не позволяла мнѣ ожидать многаго отъ ея пѣнія.
Мы говорили долго, серьезно, безъ помѣхи и совершенно свободно. Она заставила меня разсказать ей о моемъ прошломъ и слушала, не проронивъ слова. Я ничего не скрывалъ, чувствуя, что не имѣю права скрывать что-либо отъ ея довѣрчиваго участія. Ободренный ея откровенностью въ отношеніи деликатнаго вопроса о возрастѣ, я, съ своей стороны, совершенно откровенно разска-
