То была любовь возвышенная, невыразимая. То была «любовь съ перваго взгляда»; и съ перваго же взгляда она нашла оцѣнку и взаимность.
Да, взаимность. Могъ-ли я усомниться въ этомъ хоть на минуту? Могъ-ли я объяснить иначе подобное поведеніе со стороны лэди столь прекрасной, богатой, получившей хорошее воспитаніе, занимавшей высокое положеніе въ обществѣ, словомъ, такой достойной во всѣхъ отношеніяхъ, какою, я чувствовалъ, была госпожа Лаландъ? Да, она любила меня, она отвѣчала на мой энтузіазмъ такимъ же слѣпымъ, такимъ же беззавѣтнымъ, такимъ же безкорыстнымъ, такимъ же неудержимымъ, такимъ же необузданнымъ энтузіазмомъ! Но опустившаяся занавѣсь прервала эти восхитительныя мечты и размышленія. Публика поднялась съ мѣстъ, наступила обычная въ такихъ случаяхъ суматоха. Бросивъ Тальбота, я хотѣлъ было протискаться поближе, къ г-жѣ Лаландъ. Но это не удалось вслѣдствіе давки, такъ что я, наконецъ, оставилъ мысль о погонѣ и отправился домой, огорчаясь, что мнѣ не удалось прикоснуться къ краю ея платья, но утѣшаясь мыслью, что завтра Тальботъ представитъ меня по всѣмъ правиламъ.
Это завтра наконецъ наступило; то есть день забрезжилъ послѣ долгой, томительной, безсонной ночи, а затѣмъ поползли безотрадные, безчисленные часы, отдѣлявшіе меня отъ назначеннаго времени. Но, говорятъ, даже Стамбулу придетъ конецъ, пришелъ конецъ и моему долгому ожиданію. Часы пробили. Когда затихъ послѣдній отголосокъ, я входилъ къ Б., спрашивая, здѣсь-ли Тальботъ.
— Уѣхалъ, — отвѣчалъ мнѣ слуга.
— Уѣхалъ! — воскликнулъ я, отпрянувъ шаговъ на шесть, — послушайте, милѣйшій, это совершенно невозможно и немыслимо; мистеръ Тальботъ не уѣхалъ. Что вы хотите сказать?
— Ничего, сэръ; только мистера Тальбота нѣтъ дома. Вотъ и все. Онъ поѣхалъ къ С. тотчасъ послѣ завтрака и сказалъ, что вернется въ городъ не раньше недѣли.
Я окаменѣлъ отъ ужаса и бѣшенства. Я пытался отвѣтить что-нибудь, но языкъ не повиновался мнѣ. Наконецъ, я повернулся, синій отъ злости и мысленно посылая весь родъ Тальботовъ въ тартарары. Ясно было, что мой почтенный другъ, меломанъ, забылъ о своемъ обѣщаніи почти въ ту же минуту, когда далъ его. Онъ никогда не отличался вѣрностью своему слову. Дѣлать было нечего; и подавивъ, какъ могъ, свое волненіе, я поплелся по улицѣ, обращаясь къ каждому знакомому, котораго встрѣчалъ, съ безплодными разспросами о г-жѣ Лаландъ. По слухамъ, ее знали рѣшительно всѣ; многіе видѣли; но она такъ недавно пріѣхала въ городъ, что лишь очень немногіе успѣли познакомиться съ нею. Да и эти
