тюрбановъ. Лодка поджидала ее внизу, на рѣкѣ, и перевезла на противуподожный берегъ.
Между тѣмъ, новая мысль овладѣла моей душой. Я обратился къ товарищамъ съ немногими, но энергическими словами; нѣкоторые изъ нихъ присоединились ко мнѣ и мы отважились на бѣшеную вылазку изъ кіоска. Мы кинулись на окружавшую его толпу. Она не выдержала перваго натиска и отступила. Потомъ оправилась, но послѣ отчаянной схватки снова отступила. Между тѣмъ, мы отошли далеко отъ кіоска, запутавшись въ узкихъ улицахъ съ высокими, нависшими домами, куда никогда не заглядывало солнце. Толпа съ яростью напирала на насъ, угрожая копьями и забрасывая тучами стрѣлъ. Эти послѣднія были весьма замѣчательны и напоминали извилистые ножи малайцевъ. Онѣ походили формой на ползущую змѣю, были чернаго цвѣта и очень длинны, съ отравленнымъ остріемъ. Одна изъ нихъ ударила меня въ правый високъ. Я пошатнулся и упалъ. Моментально страшная боль пронизала меня. Я корчился, я задыхался, я умеръ.
— Теперь, — сказалъ я, смѣясь, — вы врядъ-ли станете утверждать, что все это происшествіе происходило наяву. Не думаете же вы, что умерли.
Въ отвѣтъ на это я ожидалъ услышать отъ Бедло какую-нибудь веселую шутку, но, къ изумленію моему, онъ колебался, дрожалъ, страшно поблѣднѣлъ и не сказалъ ни слова. Я взглянулъ на Темпльтона. Онъ сидѣлъ, выпрямившись какъ палка, на креслѣ — зубы его стучали, глаза готовы были выскочить изъ орбитъ. — Продолжайте! — сказалъ онъ, наконецъ, хриплымъ голосомъ.
— Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, — продолжалъ Бедло, — моимъ единственнымъ ощущеніемъ — единственнымъ чувствомъ — было ощущеніе тьмы и небытія, сопровождавшееся яснымъ сознаніемъ смерти. Наконецъ, внезапный и сильный, какъ бы электрическій толчекъ потрясъ мою душу. Вмѣстѣ съ нимъ явилось ощущеніе подвижности и свѣта. Этотъ послѣдній я чувствовалъ, а не видѣлъ. Затѣмъ, мнѣ показалось, будто я встаю. Но у меня не было тѣлесной, видимой, слышимой или осязаемой формы. Толпа исчезла. Шумъ прекратился. Городъ успокоился. У ногъ моихъ лежало мое тѣло, съ стрѣлой въ вискѣ, съ раздутой, обезображенной головой. Но все это я только чувствовалъ, а не видѣлъ. Я ничѣмъ не интересовался. Даже собственный трупъ казался предметомъ, до котораго мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Желаній у меня не было, но я почувствовалъ, что прихожу въ движеніе и легко уношусь изъ города по той же извилистой тропинкѣ, которая привела меня туда. Достигнувъ того мѣста въ ущельи, гдѣ мнѣ встрѣтилась гіена, я снова испыталъ сотрясеніе, какъ бы отъ гальва-
