домѣ котораго я гостилъ иногда по двѣ, по три недѣли. Бригъ долженъ былъ отплыть въ половинѣ іюня (1827) и вотъ мы рѣшили, что за день или за два до отплытія мой отецъ получитъ записку отъ мистера Росса, съ приглашеніемъ мнѣ пріѣхать недѣли на двѣ къ Роберту и Эммету (его сыновья). Августъ взялся написать и доставить эту записку. Затѣмъ, вмѣсто того, чтобы ѣхать въ Нью-Бедфордъ, я отправлюсь къ моему товарищу, который спрячетъ меня на «Грампусѣ». Онъ обѣщалъ снабдить мое убѣжище всѣмъ необходимымъ для того, чтобы съ удобствомъ провести въ немъ нѣсколько дней, въ теченіе которыхъ мнѣ нельзя будетъ показаться на палубу. Когда бригъ отойдетъ отъ берега настолько, что уже нельзя будетъ вернуться, я водворюсь въ каютѣ; что касается его отца, — говорилъ Августъ, — то онъ только посмѣется этой шуткѣ.
Съ какимъ-нибудь встрѣчнымъ кораблемъ можно будетъ послать письмо моимъ родителямъ съ объясненіемъ всего случившагося.
Наконецъ наступила половина іюня; все было приготовлено, записка написана, доставлена по принадлежности, и однажды утромъ, въ понедѣльникъ, я вышелъ изъ дома, направляясь якобы на Нью-Бедфордскій пакетботъ. Августъ поджидалъ меня на углу улицы. Рѣшено было, что я спрячусь гдѣ-нибудь до вечера, и только съ наступленіемъ темноты проскользну на бригъ. Но мы рѣшили, что это можно сдѣлать сейчасъ же, такъ какъ намъ благопріятствовалъ густой туманъ. Августъ пошелъ на пристань, а я слѣдовалъ за нимъ на нѣкоторомъ разстояніи, завернувшись въ толстый матросскій плащъ, который онъ захватилъ для меня. Только что мы свернули за уголъ, за колодцемъ мистера Эдмунда, какъ передо мной очутился, глядя на меня во всѣ глаза, — кто бы вы думали? — самъ старый мистеръ Петерсонъ, мой дѣдушка! — Господи Боже мой, Гордонъ! — сказалъ онъ послѣ нѣкоторой паузы, — что это? что это такое? съ какой стати ты нарядился въ эту грязную хламиду?
— Сэръ, — отвѣчалъ я, принимая видъ негодующаго изумленія и стараясь говорить самымъ грубымъ голосомъ, — вы жестоко ошибаетесь, во-первыхъ, мое имя вовсе не Гордонъ, а во-вторыхъ, какъ ты смѣешь, старый бродяга, называть мое новое пальто грязной хламидой? — Не могу вспомнить безъ смѣха, какое курьезное дѣйствіе произвела эта милая реплика на стараго джентльмена. Онъ отступилъ шага на два или на три, поблѣднѣлъ, потомъ побагровѣлъ, сдернулъ съ носа очки, опять надѣлъ ихъ, и кинулся на меня, замахнувшись зонтикомъ. Но тутъ же опомнился, повернулся и поплелся по улицѣ, трясясь отъ злобы и бормоча себѣ подъ носъ: — Никуда не годятся… Новые очки… Думалъ, это Гордонъ… Проклятый морской волкъ.
