крайнихъ предѣловъ, насосъ конденсора, къ великой моей радости, обнаружилъ, наконецъ, очевидные признаки измѣненія атмосферы.
Къ десяти часамъ плотность ея значительно возросла. Къ одиннадцати аппаратъ требовалъ уже ничтожныхъ усилій, а въ двѣнадцать, я рѣшился, послѣ нѣкотораго колебанія, ослабить tourniquet и убѣдившись, что никакихъ вредныхъ результатовъ отсюда не воспослѣдовало, развязалъ гуттаперчевый мѣшокъ и отогнулъ его края. Какъ и слѣдовало ожидать, непосредственнымъ результатомъ этого черезчуръ поспѣшнаго и рискованнаго опыта была жестокая головная боль и удушье. Но такъ какъ они не угрожали опасностью моей жизни, то я рѣшился претерпѣть ихъ, въ надеждѣ на облегченіе, когда спущусь въ болѣе плотные strata. Спускъ, однако, происходилъ съ невѣроятной быстротою, и хотя мои разсчеты на лунную атмосферу, плотность которой соотвѣтствуетъ массѣ спутника, повидимому, оправдывались, но я очевидно ошибся, думая, что она способна поддержать корзину со всѣмъ ея грузомъ. А между тѣмъ этого должно было ожидать, такъ какъ сила тяготѣнія и слѣдовательно вѣсъ предметовъ тоже соотвѣтствуютъ массѣ планеты. Но головокружительная быстрота моего спуска ясно доказывала, что этого не было на самомъ дѣлѣ. Почему? …единственное объясненіе я вижу въ тѣхъ геологическихъ возмущеніяхъ, на которыя намекалъ выше. Во всякомъ случаѣ я находился теперь очень близко отъ поверхности и стремился къ ней съ страшною быстротой. Итакъ, не теряя ни минуты, я выбросилъ за бортъ балластъ, боченки съ водой, затѣмъ сгущающій аппаратъ, каучуковую камеру, наконецъ, все, что только было въ корзинѣ. Ничто не помогало. Я по прежнему падалъ съ ужасающей быстротой и находился самое большее въ полумилѣ отъ поверхности. Оставалось послѣднее средство: выбросивъ сюртукъ и сапоги, я отрѣзалъ самую корзину, повисъ на веревкахъ и успѣвъ только замѣтить, что вся площадь, находившаяся подо мной, насколько хватитъ глазъ, усѣяна крошечными домиками, — очутился въ центрѣ страннаго фантастическаго города, среди толпы уродцевъ, которые, не говоря ни слова, не издавая ни звука, словно сборище идіотовъ, потѣшно скалили зубы и, подбоченившись, разглядывали меня и мой шаръ. Я съ презрѣніемъ отвернулся отъ нихъ и взглянувъ вверхъ, на землю, такъ недавно, и, можетъ быть, навсегда, покинутую мною, — увидѣлъ ее въ видѣ большого, тусклаго, мѣднаго щита, около двухъ градусовъ въ діаметрѣ, покоившагося высоко надъ моей головой, причемъ одинъ край его, въ формѣ серпа, горѣлъ ослѣпительнымъ золотымъ блескомъ. Никакихъ признаковъ воды или суши нельзя было разглядѣть; — ничего, кромѣ тусклыхъ, измѣнчивыхъ пятенъ.
