страшный вихрь огня, песку, горящихъ обломковъ, расплавленнаго металла, истерзанныхъ членовъ, что сердце мое замерло и я повалился на дно корзины, дрожа отъ страха. Мнѣ стало ясно, что я переусердствовалъ, и что главныя послѣдствія толчка еще впереди. И точно, не прошло секунды, какъ вся моя кровь прихлынула къ вискамъ и тотчасъ затѣмъ раздался взрывъ, котораго я никогда не забуду. Казалось, самый сводъ небесный рушится. Впослѣдствіи, размышляя надъ этимъ приключеніемъ, я понялъ, что причиной такой непомѣрной силы взрыва было положеніе моего шара какъ разъ надъ миной, на линіи ея сильнѣйшаго дѣйствія. Но въ эту минуту я думалъ только о спасеніи своей жизни. Сначала шаръ съежился, потомъ страшно раздулся, потомъ закружился съ ужасающей быстротой и, наконецъ, вертясь и раскачиваясъ, точно пьяный, выбросилъ меня изъ корзины, такъ что я повисъ, на страшной высотѣ, внизъ головой и наружу лицомъ, на тонкой бичевкѣ фута въ три длиною, случайно высунувшейся въ отверстіе близь дна корзины и какимъ-то чудомъ обмотавшейся вокругъ моей лѣвой ноги. Невозможно, рѣшительно невозможно изобразить ужасъ моего положенія. Я задыхался — дрожь, точно въ лихорадкѣ, пробирала каждый нервъ, каждый мускулъ моего тѣла — я чувствовалъ, что глаза мои выкатываются изъ орбитъ — отвратительная тошнота подступала къ горлу, — наконецъ, я лишился чувствъ.
Долго-ли я оставался въ такомъ положеніи, рѣшительно не знаю. Должно быть не мало времени, потому что, когда я отчасти пришелъ въ сознаніе, утро уже наступило, шаръ несся на чудовищной высотѣ надъ безбрежнымъ океаномъ, и ни признака земли не виднѣлось въ предѣлахъ обширнаго горизонта. Я однако вовсе не испытывалъ такой агоніи, какъ можно бы было ожидать. Въ самомъ дѣлѣ, было что-то безумное въ спокойствіи, съ которымъ я принялся обсуждать свое положеніе. Я поочереди поднесъ къ глазамъ руки и удивился, отчего это вены на нихъ налились кровью и ногти такъ страшно почернѣли. Потомъ тщательно изслѣдовалъ голову, нѣсколько разъ тряхнулъ ею, ощупалъ очень подробно и наконецъ убѣдился, къ своему удовольствію, что она отнюдь не больше воздушнаго шара, какъ мнѣ было вообразилось. Затѣмъ ощупалъ карманы брюкъ, и не найдя въ нихъ записной книжки и футлярчика отъ зубочистки, долго старался объяснить себѣ, куда они дѣвались, но не успѣвъ въ этомъ, почувствовалъ невыразимое огорченіе. Тутъ поразило меня ощущеніе крайней неловкости въ лодыжкѣ лѣвой ноги и у меня явилось смутное сознаніе моего положенія. Но странное дѣло, — я не удивился и не ужаснулся. Напротивъ, я чувствовалъ какое-то удовольствіе при
