зубовъ. Теперь, изумленіе боролось въ груди моей съ ужасомъ, который одинъ переполнялъ ее раньше. Я чувствовалъ, что въ глазахъ у меня темнѣетъ, что мой разумъ мѣшается; и только страшнымъ усиліемъ воли я принудилъ себя взяться за дѣло, къ которому призывалъ меня долгъ. Румянецъ появился на щекахъ, на лбу, на шеѣ Ровены; теплота разлилась по всему тѣлу; я чувствовалъ даже слабое біеніе сердца. Леди была жива; и я съ удвоенной энергіей принялся приводить ее въ чувство. Я теръ и смачивалъ ей виски и руки, примѣнялъ всѣ мѣры, какія могъ подсказать мнѣ опытъ и солидное знакомство съ медицинской литературой. Все было тщетно. Внезапно румянецъ исчезъ, сердце перестало биться, губы приняли выраженіе, свойственное мертвому, и, спустя, мгновеніе, трупъ оледенѣлъ, посинѣлъ и скорчился. Я снова предался грезамъ о Лигейѣ — и снова (мудрено-ли, что я дрожу, вспоминая объ этомъ) — снова легкое рыданіе донеслось до моего слуха съ кровати. Но зачѣмъ подробно описывать ужасы этой ночи? Зачѣмъ разсказывать, какъ снова и снова, до самаго разсвѣта, повторялась эта чудовищная драма оживленія; какъ всякое пробужденіе жизни заканчивалось возвратомъ къ еще болѣе суровой и непреодолимой смерти; какъ всякій разъ агонія имѣла видъ борьбы съ какимъ-то невидимымъ врагомъ, и какъ, послѣ каждой борьбы, наружность трупа странно измѣнялась. Поспѣшимъ къ концу.
Ночь уже почти прошла, и умершая снова зашевелилась — и сильнѣе чѣмъ прежде, хотя передъ этимъ состояніе трупа казалось еще болѣе безнадежнымъ, чѣмъ раньше. Я давно уже пересталъ бороться и двигаться, и сидѣлъ неподвижно на оттоманкѣ безпомощной жертвой вихря бѣшеныхъ ощущеній, среди которыхъ чувство невыразимаго страха было, пожалуй, наименѣе ужаснымъ, наименѣе потрясающимъ. Повторяю, тѣло зашевелилось, — и сильнѣе, чѣмъ прежде. Живой румянецъ вспыхнулъ еще ярче на его лицѣ, члены оживились, и если бы не опущенныя вѣки, если бы не саванъ, придававшій тѣлу могильный видъ, я могъ бы подумать, что Ровена стряхнула, наконецъ, узы смерти. Но если я все еще сомнѣвался, то всякое сомнѣніе исчезло, когда, поднявшись съ кровати, шатаясь, нетвердыми шагами, съ закрытыми глазами и видомъ лунатика — существо, закутанное въ саванъ, вышло на середину комнаты.
Я не вздрогнулъ, не пошевелился, потому что рой неизъяснимыхъ впечатлѣній, связанныхъ съ наружностью, ростомъ, осанкой этой фигуры, парализовалъ меня, превратилъ въ камень. Я не пошевелился, я смотрѣть, не спуская глазъ, на привидѣніе. Безсвязныя, безпорядочныя мысли роились въ моемъ мозгу. Неужели это живая Ровена стоитъ передо мной? Неужели это Ро-
