томъ, вспомнивъ о странныхъ явленіяхъ той ночи, я опустилъ глаза на освѣщенное пространство, гдѣ замѣтилъ легкія очертанія тѣни. Теперь ея не было и, вздохнувъ съ облегченіемъ, я устремилъ взоръ на блѣдную окоченѣвшую фигуру, лежавшую на кровати. Тутъ нахлынули на меня воспоминанія о Лигейѣ и въ сердцѣ моемъ пробудилась съ неудержимою силой бурнаго потока несказанная скорбь, терзавшая меня, когда я увидѣлъ ее въ погребальномъ саванѣ. Часы летѣли, а я, — съ сердцемъ, полнымъ горькихъ воспоминаній о безконечно любимой, я все сидѣлъ, не сводя глазъ съ трупа Ровены.
Около полуночи, а можетъ быть и раньше, или позже, потому что я не слѣдилъ за временемъ, тихое, слабое, но явственно слышное рыданіе пробудило меня отъ моей задумчивости. Я чувствовалъ, что оно доносилось съ кровати, — съ ложа смерти. Я прислушался въ агоніи суевѣрнаго ужаса, но звукъ не повторился. Я напрягалъ зрѣніе, стараясь уловитъ хотя бы малѣйшее движеніе тѣла, но оно не шевелилось. А между тѣмъ, я не могъ ошибиться. Я слышалъ звукъ, хотя слабый, и душа моя встрепенулась отъ него. Я рѣшительно и упорно уставился на тѣло. Прошло нѣсколько минутъ, но ничего не случилось, что могло бы разъяснить эту загадку. Наконецъ, я ясно увидѣлъ, что на щекахъ трупа, и по жилкамъ на опущенныхъ рѣсницахъ, появилась легкая, слабая, чуть замѣтная краска румянца. Въ припадкѣ несказаннаго ужаса, для котораго нѣтъ достаточно сильнаго выраженія въ языкѣ человѣческомъ, я почувствовалъ, что сердце мое перестало биться и члены окаменѣли. Но чувство долга вернуло мнѣ самообладаніе. Я не могъ болѣе сомнѣваться, что мы слишкомъ поторопились, — что Ровена еще жива. Необходимо было немедленно принять какія-нибудь мѣры; но башня находилась въ части замка, удаленной отъ помѣщенія слугъ — мнѣ некого было кликнуть — пришлось бы оставитъ комнату на нѣсколько минутъ — а на это я не могъ рѣшиться. Я попробовалъ одинъ привести ее въ чувство. Вскорѣ, однако, признаки жизни снова исчезли; румянецъ на щекахъ и рѣсницахъ угасъ, уступивъ мѣсто мраморной блѣдности; губы еще болѣе съежились и исказились въ зловѣщемъ выраженіи смерти; кожа пріобрѣла отвратительную ледяную скользкость; и трупъ снова закоченѣлъ. Я съ ужасомъ отшатнулся отъ ложа, и снова предался страстнымъ грезамъ о Лигейѣ.
Прошелъ часъ, когда (мыслимо-ли это) я вторично услыхалъ слабый звукъ, исходившій отъ кровати. Я прислушался — внѣ себя отъ страха. Звукъ повторился, — то былъ вздохъ. Бросившись къ тѣлу, я увидѣлъ — ясно увидѣлъ, — что губы его дрожатъ. Минуту спустя, онѣ разринулись, обнаживъ блестящій рядъ жемчужныхъ
