лями, со всѣми украшеніями. Куда дѣвался разсудокъ высокомѣрныхъ родителей моей жены, когда, ослѣпленные блескомъ золота, они позволили ей, своей любимой дочери, переступитъ порогъ комнаты, такъ убранной. Я сказалъ, что помню до мельчайшихъ подробностей эту комнату, хотя я крайне забывчивъ на вещи гораздо болѣе глубокой важности, — а въ этой фантастической обстановкѣ не было никакого порядка, никакой системы, которая могла бы удержаться въ памяти. Комната помѣщалась въ высокой башнѣ аббатства, выстроеннаго въ видѣ замка, была пятиугольной формы и обширныхъ размѣровъ. Вся южная сторона пятиугольника была занята окномъ, — состоявшимъ изъ одного огромнаго цѣльнаго венеціанскаго стекла свинцовой окраски, такъ что лучи солнца и луны, проникая сквозь него, озаряли комнату какимъ-то зловѣщимъ, страннымъ свѣтомъ. Надъ верхнею частью этого высокаго окна вилась старая виноградная лоза, взбиравшаяся по массивнымъ стѣнамъ башни. Потолокъ изъ темнаго дуба поднимался высокимъ сводомъ и былъ украшенъ причудливой рѣзьбой, полу-готическаго, полу-друидическаго стиля. Въ центрѣ этого мрачнаго свода висѣла на золотой цѣпи съ длинными кольцами кадильница изъ того же металла, съ мавританскимъ узоромъ и многочисленными отверстіями, расположенными такъ, что разноцвѣтные огни безпрерывно выскальзывали, точно змѣи, то изъ одного, то изъ другого.
Оттоманки и золотые канделябры въ восточномъ вкусѣ помѣщались въ разныхъ углахъ комнаты; здѣсь же находилась кровать, — брачное ложе, — въ индійскомъ стилѣ, низенькая, чернаго дерева, рѣзной работы, съ балдахиномъ, напоминавшимъ погребальный покровъ. Но главная фантазія заключалась, увы! въ драпировкахъ комнаты. Высокія, гигантскія, даже непропорціональныя стѣны были сплошь одѣты плотной, тяжелой тканью, падавшей широкими складками. Изъ той же матеріи былъ коверъ, обивка кровати и оттоманокъ, балдахинъ и роскошныя занавѣси, отчасти закрывавшія окно. Матерія, — богато затканная золотомъ, — была испещрена арабесками въ видѣ агатово-черныхъ фигуръ, безпорядочно разбросанныхъ по всей ткани. Но эти фигуры казались арабесками, только когда ихъ разсматривали съ извѣстнаго пункта. Съ помощью приспособленія, нынѣ очень распространеннаго, которое можно прослѣдить до глубокой древности, онѣ были сдѣланы такъ, что постоянно мѣняли свой видъ. Для того, кто входилъ въ комнату, онѣ казались въ первую минуту просто уродливымъ узоромъ, но впечатлѣніе это скоро исчезало, и подвигаясь дальше, посѣтитель видѣлъ вокругъ себя безконечную процессію зловѣщихъ образовъ, подобныхъ тѣмъ, которые зарождались въ норманскихъ суевѣріяхъ, или въ грѣшномъ снѣ монаховъ. Этотъ фан-
