«Гаснутъ… гаснутъ… гаснутъ… огни! и надъ дрожащими фигурами падаетъ занавѣсъ, погребальный саванъ, и ангелы встаютъ блѣдные, истомленные, и говорятъ, что эта піеса трагедія «Человѣкъ», а ея герой — «Побѣдитель Червь».
— Боже! — воскликнула Лигейя, вставая и поднимая руки судорожнымъ усиліемъ, — Боже! Отецъ Небесный! неужели это будетъ длиться вѣчно? Неужели побѣдитель червь не будетъ побѣжденъ? Развѣ мы не частица Тебя? Кто — кто позналъ тайны воли и ея силу? Человѣкъ не уступилъ бы ангеламъ, ни самой смерти, если бы не слабость его воли.
И точно истощенная этимъ усиліемъ, она опустила свои бѣлыя руки и торжественно вернулась на ложе смерти. И, когда она испускала послѣдній вздохъ, онъ сливался съ тихимъ шопотомъ ея устъ. Я наклонилъ къ нимъ ухо и снова услышалъ слова Глэнвилля: — Человѣкъ не уступилъ бы ангеламъ, ни самой смерти, если бы не слабость его воли.
Она умерла, а я, раздавленный горемъ, не могъ выносить угрюмаго одиночества въ моемъ жилищѣ, въ старомъ, разрушающемся городѣ на Рейнѣ. У меня не было недостатка въ томъ, что люди называютъ богатствомъ. Лигейя принесла мнѣ больше, гораздо больше, чѣмъ обыкновенно выпадаетъ на долю смертныхъ. Послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ тоскливаго и безцѣльнаго шатанія, я купилъ аббатство въ одномъ изъ самыхъ дикихъ и безлюдныхъ закоулковъ веселой Англіи. Угрюмое и холодное величіе зданія, полудикій характеръ имѣнія, мрачныя легенды, связанныя съ тѣмъ и другимъ, гармонировали съ безотраднымъ чувствомъ, загнавшимъ меня въ эту глухую, пустынную мѣстность. Оставивъ въ прежнемъ видѣ внѣшность этого ветхаго, поросшаго мхомъ и травой зданія, я съ ребяческимъ своенравіемъ, и можетъ быть въ тайной надеждѣ разсѣять свою тоску, принялся убирать его внутри съ царственной роскошью. Я еще въ дѣтствѣ питалъ страсть къ такимъ причудамъ, теперь она возродилась, точно я поглупѣлъ отъ горя. Увы, я чувствую, какіе ясные признаки начинающагося безумія можно было открыть въ этихъ пышныхъ и фантастическихъ драпировкахъ, въ торжественныхъ египетскихъ изваяніяхъ, въ причудливыхъ карнизахъ и мебели, въ нелѣпыхъ узорахъ затканныхъ золотомъ ковровъ! Я сталъ рабомъ опіума, и мои распоряженія и занятія приняли окраску моихъ грезъ. Но не стану распространяться объ этихъ безумствахъ. Буду говорить только о той комнатѣ, куда въ минуту затменія мыслей я привелъ отъ алтаря мою молодую жену, — преемницу незабвенной Лигейи, — золотокудрую и голубоглазую леди Ровену Тревеніонъ Трименъ.
Какъ сейчасъ вижу эту свадебную комнату со всѣми ея дета-
