чительнойй затратой труда и денегъ. Нѣтъ, не размѣры, а характеръ искусства заставилъ меня усѣсться на обросшій цвѣтами камень и битыхъ полчаса любоваться этой волшебной аллеей. Чѣмъ дольше я смотрѣлъ, тѣмъ яснѣе становилось для меня, что устройствомъ ея распоряжался истинный артистъ съ необычайно тонкимъ пониманіемъ красоты формъ. Величайшая забота была приложена, чтобы сохранить должную середину между строгимъ изяществомъ съ одной стороны и живописностью въ итальянскомъ смыслѣ слова — съ другой. Прямыхъ или непрерывныхъ линій было немного. Одинъ и тотъ же эффектъ изгибовъ или красокъ являлся дважды, но не чаще, съ каждаго пункта наблюденія. Всюду бросалось въ глаза разнообразіе въ единствѣ. Врядъ-ли бы самый требовательный глазъ нашелъ возможнымъ сдѣлать поправку въ «композиціи» этой картины.
Войдя въ эту аллею, я повернулъ направо, и теперь, поднявшись съ камня, продолжалъ путь въ томъ же направленіи. Тропинка такъ извивалась, что въ каждую данную минуту я могъ видѣть ее передъ собою шага на два, на три, не болѣе. Характеръ ея оставался неизмѣннымъ.
Внезапно легкій ропотъ волнъ коснулся моего слуха и на поворотѣ, нѣсколько болѣе крутомъ, чѣмъ прежніе, я увидѣлъ какое-то зданіе у подошвы отлогаго склона, какъ разъ передо мною. Я не могъ разсмотрѣть его ясно изъ-за тумана, одѣвавшаго долину. Солнце садилось, поднялся легкій вѣтеръ, и пока я стоялъ на вершинѣ холма, туманъ постепенно разсѣялся, расплываясь клубами, таявшими въ воздухѣ.
Мало по малу, также постепенно, какъ я описываю, долина открывалась передо мною: тамъ мелькнетъ дерево, тамъ полоска воды, тамъ верхушка трубы. Вся эта сцена производила впечатлѣніе оптической иллюзіи, напоминавшей такъ называемыя «исчезающія картины».
Мало по малу туманъ совершенно разсѣялся, а солнце тѣмъ временемъ спустилось къ горизонту и исчезло за холмами, но вновь появилось во всемъ своемъ блескѣ въ ущельи, примыкавшемъ къ долинѣ съ запада. Озаренная его пурпуровыми лучами, долина освѣтилась внезапно, точно по волшебству.
Первый coup d’oeil въ ту минуту, когда солнце появилось въ концѣ ущелья поразилъ меня, какъ бывало въ дѣтствѣ поражала заключительная сцена какого-нибудь эффектнаго спектакля или мелодрамы. Самое освѣщеніе казалось сверхъестественнымъ, потому что солнечный свѣтъ, проходя сквозь ущелье, заливалъ всю сцену пурпуромъ и золотомъ, а яркая зелень долины бросала свой отблескъ на всѣ предметы, отражаясь отъ пелены тумана, все еще
