жетъ быть огромной. Напротивъ, я хорошо помню, что съ полной увѣренностью опредѣлилъ количество, необходимое для перваго пріема, сравнивая его съ цѣлымъ кускомъ опіума, находившимся въ моемъ распоряженіи. Порція, которую я проглотилъ, и проглотилъ безъ всякихъ опасеній, безъ сомнѣнія, представляла очень малую часть всего куска, находившагося въ моихъ рукахъ.
Замокъ, въ который мой слуга рѣшился вломиться силой, — лишь бы не оставитъ меня, раненаго, подъ открытымъ небомъ, былъ одной изъ тѣхъ угрюмыхъ и величавыхъ громадъ, которыя Богъ знаетъ сколько вѣковъ хмурятся среди Аппенинъ, не только въ фантазіи мистриссъ Ратклиффъ, но и въ дѣйствительности. Повидимому, онъ былъ покинутъ хозяевами очень недавно и только на время. Мы выбрали комнату поменьше и попроще въ отдаленной башенкѣ. Обстановка ея была богатая, но износившаяся и старинная. Стѣны были увѣшаны коврами, разнообразными воинскими доспѣхами и современными картинами въ богатыхъ золотыхъ рамахъ. Эти картины, висѣвшія не только на открытыхъ стѣнахъ, но и по всѣмъ закоулкамъ, созданнымъ причудливой архитектурой зданія, возбуждали во мнѣ глубокій интересъ, быть можетъ, обусловленный начинающимся бредомъ, такъ что я велѣлъ Педро задвинуть тяжелыя ставни (ночь уже наступила), зажечь свѣчи въ высокомъ канделябрѣ, стоявшемъ подлѣ кровати, и отдернуть черный бархатный пологъ съ бахромой, закрывавшій постель. Я разсчитывалъ, что если мнѣ не удастся уснуть, такъ буду, по крайней мѣрѣ, разсматривать картины и читать ихъ описанія въ маленькомъ томикѣ, который оказался на подушкѣ.
Долго, долго читалъ я — и пристально, благоговѣйно разсматривалъ картины. Часы летѣли быстрой и чудной вереницей, — наступила полночь. Положеніе канделябра казалось мнѣ неудобнымъ и, не желая будить уснувшаго слугу, я съ трудомъ вытянулъ руку и переставилъ его такъ, чтобы лучи сильнѣе освѣщали книгу.
Но эта перестановка произвела совершенно неожиданный эффектъ. Лучи многочисленныхъ свѣчей (ихъ дѣйствительно было много) упали въ нишу, которая, до тѣхъ поръ, была окутана глубокой тѣнью отъ одного изъ столбовъ кровати. Я увидѣлъ ярко освѣщенную картину, которой не замѣчалъ раньше. То былъ портретъ молодой дѣвушки, въ первомъ расцвѣтѣ пробудившейся женственности. Я бѣгло взглянулъ на картину и закрылъ глаза. Почему, я и самъ не понялъ въ первую минуту. Но пока мои рѣсницы еще оставались сомкнутыми, я сталъ обдумывать, почему я закрылъ ихъ. Это было инстинктивное движеніе съ цѣлью выиграть время для размышленія, удостовѣриться, что зрѣніе не обмануло меня, унять и обуздать фантазію болѣе надежнымъ и
