передо мною. Здѣсь, въ этомъ уголку, притаились немногія феи, уцѣлѣвшія отъ гибели, постигшей ихъ племя. Не ихъ-ли эти зеленыя могилы? Не разстаются-ли онѣ съ своей хрупкой жизнью такъ же, какъ люди съ своей? Или онѣ разрушаются постепенно, возвращая Богу свое существованіе капля за каплей, какъ эти деревья отдаютъ водѣ тѣнь за тѣнью, истощая мало по малу свое существованіе? Между существованіемъ феи и смертью, которая его поглощаетъ, не такая-ли же связь, какъ между разрушающимся деревомъ и водой, которая всасываетъ ея тѣни, становясь отъ нихъ все чернѣе и чернѣе?
Пока я мечталъ, съ полузакрытыми глазами, а солнце быстро спускалось, и крутящіяся струи вились вокругъ острова, нанося на его грудь снѣжно-бѣлые хлопья коры сикоморовъ, въ которыхъ живое воображеніе могло бы увидѣть все, что ему померещится; пока я мечталъ, мнѣ показалось, что одна изъ тѣхъ самыхъ фей, о которыхъ я думалъ, появилась на западной оконечности острова, медленно двигаясь изъ свѣта въ тьму. Она стояла на странномъ, хрупкомъ челнокѣ, двигая его тѣнью весла. Пока ее озаряли лучи угасающаго солнца, она казалась веселой, но грусть овладѣвала ею по мѣрѣ того, какъ она погружалась въ тьму. Она тихонько скользила по водѣ и, наконецъ, обогнула островъ и снова появилась на освѣщенной сторонѣ. Кругъ, который только что свершила фея, — думалъ я, — годовой циклъ ея скоротечной жизни. Она пережила зиму и лѣто. Она годомъ ближе къ смерти: я видѣлъ, какъ ея тѣнь отдѣлилась отъ нея, когда она вступила въ темноту, отдѣлилась и исчезла, поглощенная черными водами, которыя стали еще чернѣе.
Снова появился челнокъ и фея, но на этотъ разъ ея поза обнаруживала больше тревоги и безпокойства и меньше безпечной радости. Снова вступила она изъ свѣта въ тьму (которая сгущалась съ минуты на минуту) и снова ея тѣнь отдѣлилась и исчезла въ черномъ лонѣ водъ. И каждый разъ, когда фея огибала островъ (между тѣмъ какъ солнце стремилось на покой) и появлялась у освѣщеннаго берега, лицо ея становилось все печальнѣе, все блѣднѣе и призрачнѣе, и каждый разъ, когда она вступила въ тьму, ея тѣнь отдѣлялась и исчезала въ черныхъ водахъ. И, наконецъ, когда солнце исчезло, фея — призракъ прежней феи! — въ послѣдній разъ погрузилась въ черную тьму; и вышла-ли когда-нибудь изъ нея, — не знаю, потому что все одѣлось мракомъ и я не видалъ болѣе ея волшебнаго лица.
